Ящик Пандоры
Шрифт:
– Почему, мсье? – спрашивает ретивый прыщавый ученик из первого ряда.
– Потому что убитый редко может сообщить свою версию боя.
Зал дружно смеется.
– Историки описывали главным образом сражения и жития королей и императоров. По очень простой причине: те им платили, и историков интересовало только это.
Это откровение тоже кажется классу забавным. Рене, довольный произведенным впечатлением, переводит дух.
Больше не думай про скинхеда. Ползи по своей профессиональной колее. Ты учитель истории. Просто учитель истории. Кашлянув, он продолжает:
– Но не будем заблуждаться: войны были только массовыми закланиями, устраиваемыми ради экономических и религиозных
Это соображение вызывает у учеников удивление, и Рене берется его развить.
– Но вот войны… Из-за них величайшим убийцам ставили памятники, их награждали медалями. Затем историки победившей стороны придумывали достоверный сценарий, делающий приемлемой для современников и для потомков мысль о легитимности и необходимости этих преступлений.
Он выдерживает паузу, чтобы смысл сказанного улегся во всех головах.
– Но хуже всего даже не это. Часто те же самые историки, выполняя повеления своих могущественных заказчиков, переворачивали все с ног на голову и изображали палачами жертв, и наоборот. Вопросы?
Поднимает руку другой ученик из переднего ряда, в очках со стеклами толщиной с бутылочное донышко.
– Все это теория. Не могли бы вы привести конкретный пример?
– Конечно. Возьмем Крит. Все знают миф о Тезее и минотавре? Минотавр – чудовище с головой быка, которому регулярно приносили в жертву, на растерзание и пожирание, семерых юношей и семерых девушек из Афин. Минотавр жил в лабиринте. Герой Тезей при помощи Ариадны, дочери царя Миноса, сумел убить чудовище. Однако последние археологические находки рисуют совсем другую картину. Утонченная и мирная критская цивилизация предшествовала греческой. Начав завоевывать окрестные острова, греки быстро вступили в соперничество с критянами, у которых процветала торговля со всем Средиземноморьем. Корабли критян превосходили прочностью греческие, их города дальше зашли в развитии, более изощренной была их культура, а главное, куда значительнее было их богатство. Это не могло не вызывать зависть у континентальных греков, потомков жестоких индоевропейских народностей. Царь Минос не смог оказать завоевателям достойного сопротивления. Он оказался не готов к их свирепости и понадеялся на переговоры. Но какие могут быть переговоры с теми, кто решил попросту вас истребить? В считаные месяцы утонченный мир пал под ударами кровожадных орд. После того как все миносские города были преданы огню, женщины обесчещены, богатства разграблены, мужчины обращены в рабство, тексты сожжены, греки придумали миф о герое Тезее – греческом вожде, победителе чудовища с бычьей головой, пожирателя юношей и дев. Мы располагаем только версией греческих историков, превративших эту трагедию… в красивый рассказ.
На лицах учеников читается удивление. Рене Толедано любит этот эффект, который называет размыканием, отверзанием вежд, прозрением. Ему в такие моменты всегда вспоминается соколиная охота: чтобы обмануть птицу, ей склеивали веки, чтобы вернуть зрение перед самой охотой. Он продолжает:
– Могу привести еще более древний пример, уже не связанный с войной, но тоже показывающий, как нами манипулируют историки: пирамида Хеопса в Египте. Всегда считалось, что ее возвел в 2500 году до нашей эры фараон Хеопс. Такие записи остались от
На лицах некоторых учеников читается сомнение.
– Так и надо будет написать в экзаменационной работе?
– От этого вам будет польза на всю жизнь, – отвечает он загадочно. – Запомните, есть разница между пережитой и рассказанной историей, между историей подданных и историей правителей. Память – главнейшая политическая добыча, потому большинство политиков и стремится завладеть ею, сформировать ее к своей выгоде.
– Но, мсье, – подает голос кто-то из учеников, – если, послушав вас, мы станем говорить то, чего нет в программе, мы провалим экзамен.
– Значит, отметка на экзамене вам важнее истины?
Ученик стесняется ответить утвердительно, но, кажется, уже обзавелся твердым мнением на сей счет.
Сегодня первый день, он проверяет меня, потому что чувствует, что я сам не свой. Хорошенькое начало.
– Такие, как вы, выбирающие повиновение и всеобщую похожесть вместо размышлений и самостоятельности, готовят фашистское общество.
Ученик явно потрясен несоразмерностью обвинения.
Что-то я переборщил, но брать свои слова назад поздно. Не найду способа успокоиться, еще чего доброго покроюсь сыпью!
Звучит звонок на перемену. Рене ждет, пока все выйдут из класса, чтобы самому тоже пойти подышать воздухом. Его взгляд ловит Пинель, по-прежнему торчащий у двери своего кабинета, открывающейся во двор. Директор машет ему рукой, как будто спрашивает: «Ну, как все прошло?» В ответ Рене показывает большой палец – мол, отлично, как всегда.
Странно он на меня смотрит. Неужели что-то заподозрил? Неужели на моем лице печать преступления?
И тут же, конечно, у него дергается правый глаз. Он идет в туалет и опять подставляет лицо под холодную струю.
Главное, что я продержался. Сохранил лицо благодаря профессионализму. Теперь надо продолжать уроки, как будто ничего не случилось.
Возможностей по-прежнему всего две. Либо труп найден и я сяду в тюрьму, либо не найден и нечего мучить себя, вспоминая эту травмирующую сцену.
Забыть – и дело с концом.
Забыть. Как это делается? А вот так – больше об этом не думать.
Что, собственно, забыть?..
Полуденный звонок. Время обеда.
Лицейская столовая выкрашена в ярко-оранжевый цвет. Неоновые светильники на потолке заливают белые пластмассовые столы слепящим светом. В нос бьет запах дезинфекции.
Рене Толедано находит Элоди Теске на ее привычном месте – в самом тихом углу справа.
– Что-то ты бледный. Не выспался? – спрашивает она его.
Глядя на нее, он успокаивается от одного ее присутствия. Но молодая блондинка с короткой стрижкой не скрывает тревоги.