Ящик Пандоры
Шрифт:
– Пошел на фиг, – отмахнулся Дарий, – зато какой у Моны нос с его трепетными раскрыльями. Какие руки!
– Самообольщение провинции… Это называется демонизмом абсолютно нетемпераментной натуры… Джоконда фригидна, как манекен… Да, не буду спорить, в картине сохранена воздушная перспектива… А кстати, что меня умиляет в твоих работах… в них классическая соразмерность воздушной перспективы. И дай мне слово, что никогда не будешь изменять своим принципам и не откажешься… Оставайся самим собой… И будь Левитаном этой богом забытой Юрмалы… И помни, что пейзаж сейчас как никогда в Европе ценим, и поверь, скоро придет время, когда Левитан будет стоить в пять раз дороже Гогена…
– Гоген – это искусство снобов, Левитан же… Впрочем, тебе, жиденку, никогда не понять русскую
– Могу тебя обрадовать: несмотря на твое хамство и дремучий шовинизм, покупаю всю твою мазню, хотя, если честно… Если честно, я видел живопись и покруче… Но у меня принцип: где бы я ни был, домой возвращаюсь с каким-нибудь, вроде тебя, художником. Даже если он ни черта из себя не представляет…
Дарий не обиделся. Его поташнивало, и ему было все равно, что о нем думает в общем-то симпатичный ему Борух. Позвонила Пандора и спросила, когда он вернется домой. Потом она еще, и еще, и еще давала о себе знать… наконец она сказала то, что для него не было очень большим секретом: «Ты всегда был последним мерзавцем и таким, наверное, навечно и останешься… Пожалеешь, будешь кусать локти, но будет поздно…» Но ему было не до вечности… Выключив телефон, он отправился в ванную, где, нагнувшись над унитазом, начал блевать. Натужно, со стеснением, чтобы его не услышали хозяева.
Выходя из ванной, он увидел во второй комнате раздевающуюся Клеопатру и тут же вспомнил о Пандоре. Устыдился, а взглянув на часы, ужаснулся – без пятнадцати три… Глубокая осенняя ночь. Надо бы позвонить…
Дария оставили на диване, с которого, через проем дверей, хорошо было видно, чем занимаются в другой комнате Борух с Клео… Ну конечно же, это был кошерный секс. Из окна, что с правой стороны, прямо им в изголовье, светила луна, и потому каждое их движение… Впрочем, все старо как мир, тем более, подглядывать, будучи гостем, непристойно. И Дарий, натянув на себя одеяло, пахнущее дезинфекцией, попытался угнездиться на чужом ложе.
Вскоре хмель и усталость от хаотических движений во время вечеринки сделали свое дело, и он забылся крепким сном. Но его разбудил звонок Пандоры, заявившей, что если он немедленно не явится домой, то очень об этом пожалеет и вообще может ее не найти… «Прекрати свою хабанеру, я не на блядках, а на работе… Чей язык? Мой? Успокойся, заплетается от усталости…» Ну что он еще мог ей сказать, находясь в полуживом состоянии?
А утром… бр-р-р, лучше о нем ни слова… Во рту все гуано мира, сосуды – засоренная дренажная система, сквозь которую сочится квелая струйка жизни, в руках и ногах мандраж и страшная скука в душе… Снедала великая разочарованность миром. А тут еще выкидон израильского Боруха, заявившего Дарию, что он долго не спал (как бы не так, развратник!) и решил не покупать все его картины, а только одну, с речушкой с весенними берегами… Для Дария это сущее предательство: вчера так тепло дружили, так душевно хвалили, а сегодня, значит, откат? Это несерьезно и даже мелочно. Ну да, было дело, сболтнул лишнее насчет жиденка, ну так это же не смертельно, никакого личного счета к национальности… У него у самого не кровь, а многонациональный коктейль, в том числе с примесью еврейской и цыганской плазмы. И тем не менее, когда он попытался взглядом апеллировать к прекрасной Клеопатре, прося у нее поддержки, та лишь провела языком по только что подкрашенным (пунцовым) губам и передернула плечами – мол, разбирайтесь, мазилы, между собой, а мне не до этих глупостей… Она тоже была с похмелья и ничего нового всеми своими прекрасными метахондриями в мире не ощущала. И не требовала. Она была сыта, выебана, и у нее в перспективе был Тель-Авив с его молочными реками и кисельными… И, возможно, с пылким любовником, о котором она не собиралась забывать… Вот подлечится грязями, восстановит функцию яичников, фаллопиевых труб, обновит сероводородом кишечник и флору ВЛГ, а там не страшен никакой любовный порыв…
– Тогда зачем трепался насчет Левитана? Зачем обнадеживал? – спросил он Боруха и начал связывать
– Перестань хныкать, – ответил израильтянин, – значит, так было угодно Богу. Успокойся, я по-прежнему считаю твои работы очень профессиональными, но не настолько, чтобы оптом везти их через границу… Надо оформлять справки, чтобы таможня, и ваша и наша, не придиралась, а зачем мне такая головная боль?
Дарий хотел сказать, что у него третий день не чищены зубы и что его Найда с Шоком помрут с голоду, если он не купит его работы. А что скажет Пандора? С ума сойти! Но, не проронив ни слова, он вышел с картинами из номера и направился к лестнице. «Только без унижения, – твердил он себе, – без всякого унижения…» И вот тут-то и произошло… Впрочем, простое дело: спазм сосудов головного мозга на фоне синдрома похмелья, нервотрепки, неопределенности с Пандорой и как следствие – потеря сознания и полет в никуда по ступеням лестницы. Правда, впереди него планировали картины, с грохотом по ступеням, скольжением по перилам, но приземлились они почти одновременно. А потом калейдоскоп лиц сквозь туман… Озабоченно-вопрошающее лицо Боруха, совершенно напуганное – Клеопатры, от которой тонко исходили запахи алкоголя и губной помады с кремами, наконец – чернявое лицо главврача Нафталея, облаченного в белый халат. И одного из его сыновей. И каждый что-то говорил, что-то выражал бровями, губами, жестами рук… Нагнувшийся над Дарием Нафталей пытался измерить ему давление. Потом он водил стетоскопом по его груди и, наконец, поднявшись, кому-то сказал:
– Введите внутривенно полкубика строфантина с клофелином, два кубика релаксатора, к ногам горячую грелку… У художника небольшой гипертонический криз, ничего страшного…
Как он падал по лестнице, Дарий еще помнил, но как попал на кушетку, находящуюся в кабинете старшей сестры, хоть убей… После уколов почувствовал себя в полном порядке и даже пытался шутить с сестричкой. Но та была занята, заполняла шприцы лекарствами и лишь молча не то улыбалась, не то хмурилась… Зашедший в кабинет Борух, который уже был при полном похмелье, что выражалось в походке и в его покрасневших щеках, обрадовал:
– Ладно, старина, в порядке исключения и ввиду форс-мажорных обстоятельств беру все твои работы, – и засунул в карман Дария деньги. – Отдыхай, а мне надо бежать на процедуры…
Дарий хотел было фыркнуть, мол, в одолжениях не нуждается, однако, вспомнив ультиматум Пандоры, сказал:
– Это очень кстати, совершенно другой коленкор… Но, возвращаясь к нашему разговору… Ты сказал, что Джоконда это сфинкс…
– Живописный сфинкс, – поправил Борух. – Но это не я сказал, какой-то искусствовед…
– А что же тогда «Черный квадрат»? Тоже какой-нибудь сфинкс? Или его задница?
– Да забудь ты об этом, поговорили и разбежались…
– Да, но… Пятьсот деятелей искусства и в том числе искусствоведы, художники и другая пишущая шатия «Черный квадрат» поставили на первое место среди шедевров российских художников… Шедевров двадцатого века! Ты только подумай своей умной еврейской головой. Впрочем, и сам Малевич был таким же… Полный идиотизм… Ну дальше ехать некуда… Не Коровин, не Репин и даже не Рерих или Петров-Водкин, а именно Малевич, который только к концу жизни узнал, что есть такая порода людей, как художники… Местечковый маляр… Полный камуфлетизм… И это шедевр? С ума можно сойти и не вернуться…
– Вот на этом и успокой свою душу, – наставительно заговорил Борух. – Помни и утешайся тем, что один местечковый, абсолютно необразованный маляр обеспечил работой полтысячи бездельников, а еще больше зевак, которые толпами ходят в музеи поглядеть на его черный шедевр… Ты, Левитан, даже не можешь представить себе, сколько на этом зарабатывают и сколько спекулируют… Весь мир стоит на этом, и мы с тобой бессильны…
– Потому что такие, как ты, это безобразие поощряете и если, допустим, завтра заявится в твою галерею какой-нибудь новый черный или голубой квадрат, ты первый будешь трубить на весь мир… Какой, дескать, шедевр завернул в твою пропахшую лицемерием выставку…