Ящик Пандоры

Шелдон Мэри

Он еле дышал, а я так просто задыхался.

— Пандора ничего об этом не знает. Но если ты позволишь себе хоть когда-нибудь выйти за рамки, я все ей расскажу.

Он бросил на меня быстрый взгляд и пошел прочь.

Пандора

Я обычно просыпалась рано и смотрела на спящего Троя. Он лежал, заложив руки за голову, черные волосы рассыпались по белой подушке. Каждый раз я заново испытывала прилив нежности. Днем его рот обычно был сжат, но во сне приоткрывался и становился мягким. От этого меня переполняла

нежность.

Я до сих пор невольно вспоминаю, как смотрела на него по утрам.

В июле он повредил себе плечо во время обычной гонки. Растяжение оказалось несильным, и через две недели он поправился. Однако, оглядываясь назад, я прихожу к мысли, что именно тогда произошел какой-то сдвиг. Что-то начало расшатываться, что-то исчезать. Когда он был снова готов начать работать, никакой работы для него не нашлось — то ли удача ему изменила, то ли просто в то время он никому не требовался.

Почти два месяца он ничего не делал. За это время он привык приходить в офис и проводить там целые дни. В его присутствии я практически не могла работать, но мне нравилось, что он хочет находиться рядом со мной. Я смотрела, как он сидел на старом диване дяди Джина, как его мускулы проступали сквозь ткань джинсов, и мне было трудно оторваться.

Я пыталась заинтересовать его нашей работой, но ежедневная рутина быстро ему наскучила. Он был как неугомонный ребенок, которому не терпелось уйти пораньше на ужин или в кино. И я всегда уходила с ним. Он для меня был важнее агентства.

В августе Трой наконец получил работу в фильме Джона Траволты. Он целыми днями готовился к трюку и не мог говорить ни о чем другом. Однажды вечером, как раз перед началом съемок, раздался звонок. Трою просили передать, что съемки отложены.

Когда я вернулась домой, Трой встретил меня у дверей.

— Сегодня нужно лечь пораньше. Завтра с утра съемка.

Мне пришлось сказать ему, что никакой съемки завтра не будет. Он промолчал, но не ложился спать чуть не до самого утра. Я слышала, как он ходил взад-вперед в соседней комнате. Я лежала без сна, прислушиваясь к каждому звуку. Так я раньше проводила ночи дома, когда папа чувствовал себя особенно плохо.

Аренда квартиры подходила к концу, и мне хотелось найти что-нибудь другое, что стало бы нашим с Троем первым настоящим домом. Он согласился поездить со мной, но смотреть квартиры отказался наотрез.

— Давай начнем с самого верха.

Итак, мы отправились в Малибу и посмотрели три коттеджа, выставленные на продажу.

Трой был в полном восторге от всего — двухэтажных гостиных, джакузи, собственных пляжей. Я вспомнила его реакцию при виде Замка Хёрста. Тогда он сказал, что хотел бы там жить. Я решила, что это шутка. Но в тот день в Малибу он высказался почти так же.

— Я никогда не буду счастлив, если не смогу так жить.

— А что, сейчас, там, где мы живем, ты несчастлив?

Он засмеялся и поцеловал меня. Но ответа я так и не услышала.

Двадцать пятого октября мне исполнилось двадцать шесть лет. Первый раз я встречала день рождения вместе с Троем, и мне хотелось, чтобы

это стало чем-то особенным.

— Я превзойду самого себя, — с ухмылкой пообещал он.

Утром он разбудил меня, держа в руках поднос с кофе, круассанами и апельсиновым соком. С края лежала большая коробка в красивой подарочной упаковке. В ней оказалась шелковая ночная рубашка от «Ноймана Маркуса», украшенная ручной вышивкой. Такой изысканной вещи я никогда в жизни не видела.

Ужинали мы в тот день в ресторане «Эго», с шампанским и специально заказанным тортом со свечами.

— Ну, каков я? — спросил Трой, когда мы вернулись домой.

Вместо ответа я просто поцеловала его.

— А теперь надень рубашку, — велел он мне. — Я хочу посмотреть, как она тебе.

Мне даже не хотелось надевать ее, такая она была нежная, но я выполнила его просьбу. Мы легли в постель, и во время объятий я слышала, как шелк трещал по швам.

В ту пятницу мы поехали в Палм-Спрингс навестить моих родителей. Папе стало гораздо хуже, чем раньше. Его все время тошнило, и он почти не мог дышать. Трой не мог этого выносить и под любым предлогом старался выбраться из дома. Я часто сталкивалась с такой реакцией окружающих, когда работала на «Скорой помощи», и привыкла к ней, но другое дело, когда твой муж не в состоянии находиться в одной комнате с твоим отцом. Это очень больно.

На другой день папе нужно было ехать на прием к врачу, и я решила задержаться там еще на один день. У нас с Троем была только одна машина, поэтому днем я проводила его в аэропорт и посадила в самолет на Лос-Анджелес. Странно, я столько лет прожила рядом с аэропортом, но впервые зашла внутрь, за проволочный забор.

Со смешанным чувством облегчения и вины я смотрела, как взлетает самолет.

После ужина мы с мамой установили проектор и посмотрели несколько старых домашних фильмов. У меня просто голова пошла кругом, когда я увидела, как папа стоял, выпрямившись во весь рост, плавал, играл в волейбол и просто был выше меня.

Когда я убирала коробки с фильмами, он заплакал.

— Ох, Энди-Пэнди, — слезы стеклянными каплями покрывали его лицо, — как бы мне хотелось, чтобы ты была устроена.

Я уставилась на него.

— Я устроена, папа. Я замужем. Ты что, не помнишь Троя?

Он посмотрел на меня с отсутствующим выражением лица и ничего не ответил.

В следующие выходные приехала Стеф. Я не видела ее с тех пор, как вышла замуж, и дрожала от нетерпения, предвкушая ее встречу с Троем. Я забила кухню ее любимой едой из кулинарии, купила новые простыни для дивана и засыпала Троя рассказами о том, как мы дружили.

Но ничего хорошего из этого не получилось. Трой, обычно такой обаятельный, почему-то вел себя со Стеф замкнуто и чуть ли не дулся на нее. Мне пришлось выступать в роли массовика-затейника, чтобы создать видимость какой-то активности. Я думала о том, как в детстве у меня были Гари, мой лучший в мире друг, и Стеф, моя несравненная подруга, и пыталась придумать подходящее имя для Троя. Но в голову ничего не приходило.

— Ну, и что ты думаешь? — спросила я Стеф, укладывая ее на диване.