Ящик Пандоры
Шрифт:
«Там будет…»
На кого работает Паниль? Сомнения… сомнения… неверие…
«Я должен знать».
В венах бурлила кровь. Раджа уже знал, что Ваэла выполнит приказ, а сам он сейчас погрузится в депрессию, каких не помнил уже давным-давно.
– Старый дурак, – пробормотал он.
– Что? – Ваэла снова обернулась, и Раджа прочитал на ее лице согласие и твердую решимость.
– Ничего.
Несколько секунд девушка смотрела ему в глаза. Потом бросила:
– Посмотрим, насколько мне понравится этот… поэт.
Развернулась на каблуках и выбежала
Религия рождается, когда человек пытается подчинить своей воле Бога. Библейский козел отпущения и Спаситель христиан отлиты в одной изложнице – человек, подчиненный капризам непредсказуемой вселенной (или непредсказуемого властителя), пытается сбросить с себя груз вины, навлекающей гнев Всемогущего.
Вживленный под кожу Оукса приемник все еще не получил от Льюиса ни одного сигнала. Помехи или мертвое молчание, перебивающее любые мысли, – и все. Оуксу хотелось вырвать из шеи проклятую штуковину.
Почему Льюис приказал прервать все физические контакты с Редутом? Оукса раздражала невозможность хотя бы поднять шум. Истинные цели создания Редута оставались тайной для большинства корабельников – для них это была всего лишь попытка исследовать Черный Дракон. И Оукс не осмеливался отменить приказ об изоляции Редута. Слишком многие смогут тогда увидеть, что там понастроили за это время.
«Не может Льюис так поступить со мной!»
Оукс расхаживал по каюте, думая, что не мешало бы ей быть попросторнее. Хотелось выйти, прогуляться, снять напряжение, но корабль находился на деньстороне, и стоит ему высунуть нос из своего святилища, как на босса накинутся желающие получить указания. По кораблю расползались слухи. Народ уже заметил тревогу кэпа. Дальше так продолжаться не могло.
«Я бы спустился на нижсторону сам… если бы… Нет. Без Льюиса, который мог бы подготовить почву, слишком опасно». Оукс покачал головой. Нет, он слишком важная персона, чтобы рисковать внизу своей головой.
«Черт бы тебя побрал, Льюис! Хоть бы весточку…»
Оукс все больше подозревал, что неведомая авария коснулась самого Льюиса. Или это, или предательство… Нет. Все же несчастный случай. Льюис не был вожаком. Значит, виной сама планета.
«Пандора».
Планета во многих смыслах была более опасным и близким противником, чем корабль.
Оукс глянул в мерцающую мглу пустой голопроекции. Стоит коснуться кнопки, и перед ним появится изображение планеты в реальном времени. Ну и что толку? Он попытался высмотреть с орбиты Черный Дракон. Слишком густая облачность… ничего не разобрать. Он, правда, нашел неглубокий залив, на берегу которого построен Редут. Поблескивал океан при очередном прохождении не то Алки, не то Реги.
Оукс сделал глубокий вдох, пытаясь успокоиться. Этой планете его не одолеть.
«Ты моя, Пандора!»
Как он говорил Легате – там, внизу, все возможно. Может исполниться любая мечта.
Оукс глянул на свои руки, погладил выступающий живот. Он твердо решил для себя, что
«Корабль сделал меня таким, какой я есть».
Более чем кто-либо из всех встреченных им людей Оукс понимал природу процессов, лепивших психику корабельников, их отличие от сил, правивших людьми, когда те были еще вольны блуждать по земной тверди.
«Все дело в тесноте… слишком много людей жмется друг к другу».
Бортовая давка переехала и на нижсторону. Подобный образ жизни требовал особого приспосабливания. И корабельники приспосабливались – все одним способом. Они накачивались наркотиками или забывались в азарте, рисковали всем – даже своими жизнями. Обегали Колонию по периметру нагишом, в одних обмотках. И ради чего? На спор! На пари! Чтобы спрятаться от самих себя! В своих долгих прогулках по коридорам Оукс отмечал, что машинально не обращает внимания на других прохожих. Почти как все корабельники, он уходил в себя до самого дна души, находя там уединение, веселье и саму жизнь.
В нынешние голодные времена эта привычка была ему особенно полезна. Оукс был самым… внушительным человеком на борту. Он знал, что ему завидуют, что его появление вызывает гневные вопросы, и все же никто не осмелился открыто бросить взгляд на его выдающееся брюхо.
«Да, я знаю свой народ. Я нужен ему».
Под руководством Эдмонда Кингстона он внимательно изучал свое ремесло, профессию психиатра – в его распоряжении были данные, накопленные в архивах за многие поколения… может, за эпохи. Корабль то погружал своих насельников в сон, то выводил из гибернации, так что счет реального времени был давно утерян.
Эта неизмеримость сроков тревожила Оукса. А переводы доступных источников обнаруживали слишком много нестыковок. По общему мнению, путаница возникла из-за попыток Корабля спасти как можно больше людей. Оукс не верил в это ни на минуту. Переводы указывали на возможность тысяч других объяснений. Переводы? Даже тут корабль приложил свою руку! Ты просишь компьютер сделать нечитаемое понятным. Но лингвисты на борту указывали, что среди языков, на которых велись архивы, есть такие, что существовали в собственном микрокосме, лишенные предков и потомков.
Что случилось с теми, кто говорил на этих языках?
«Черт, я не знаю даже, что случилось с нами».
Но воспоминания детства напоминали ему о многом. По сравнению с землянами корабельники – будь то клоны или природники – были уродами. Все до последнего уроды. Разум их, раздираемый между богоТворением и отчаянием, приспособился к короткой жизни, к тесноте, к отсутствию личного пространства и личных вещей. Корабельники взращивали умение переделывать даримые кораблем безликие вещи. Функциональная простота не несет в себе того бремени многозначительности, какое присуще добровольному аскетизму. И каждый инструмент, каждая чашка, ложка, пара палочек, каждая каюта на корабле несла на себе отпечаток личности нынешнего владельца.