Ясная ночь… II часть
Шрифт:
– На.
– Замараю, – увидела она белые паруса.
Я хмыкнул:
– Я тебе ещё хотел дезодорантом их побрызгать.
– Зачем? – удивилась она.
– Вот и я так же подумал. А сначала хотел для дезинфекции. В принципе правильная мысль, но что-то… Пойдём.
Выйдя из машины, озадачилась двенадцатиэтажкой:
– Что это?
– Общага.
– Что? – переспросила она.
– Ну что ты остановилась опять, Елена Прекрасная? Может, пойдём? – увещевал я, – хорош уже тормозить.
– Я ничего,
– Да хлюпай уже, – потянул её я, – постираем, побрызгаем… Правда, хоть бы один фонарик повесили… Пошли, вон, по льду лучше, а то ты их утопишь.
Осторожно, по тёмной воде и застывшей грязи мы дошли до ступенек, поднялись.
– Погоди, – насторожился я. – Ну, точно…
Через толстое, оставшееся стекло на входе, у вахты я увидел местную власть.
– Милиция?
– Не, не та, местная – развеял я её опасения, – это Косолапыч с Косоглазовым. Участковый с комендантом. Бухие. Бабушке мозги компостируют… Откуда они взялись? Только что ж выходил.
У Косолапыча в этом общежитии дел – как у гниды в чемодане. Наверное, азиатов новых тормошат. Ко мне у них вопросов быть не может: вчера два дезодоранта «задарил».
– Страшного ничего нет, – успокоил я её, – я их знаю, они меня, можем идти. На «нольпятку» дашь, – они тебя не то, что без туфель, без юбки пропустят. Но нам лишние глаза зачем? Причём глаза у них вострые, и ум пытливый, чрезвычайно, от рода деятельности. Можно нольпяткой и не отделаться, в нашем случае, на мякине их не проведёшь. Пошли через чёрный ход. Лишь бы его не забили опять.
Обошли двенадцатиэтажную башню. Пожарный выход мрачно закрывала разнокалиберная жесть. Забили.
– Стой здесь, я пойду её с той стороны выбивать. Отсюда её корчевать неудобно. Ничего не бойся, пять минут, это нормально, те не услышат.
Проходя мимо пьяных официальных лиц, поздоровался по-восточному:
– Салам алекум.
– Алекум, – подтвердил Косолапыч, – без базара…При этом он благодарно внюхался в свой шарф.
Зажигалку надо было у неё взять.
– Лен, ты за дверью?
– Да.
– Отойди.
Управился привычно. Битая-перебитая дверь, такие же листы жести особо не возражали. Отогнул метра полтора этой набитой конструкции.
– Лезь, только куртку мне не порви.
Уловил её сомнение. Она видимо тоже о многом размышляла.
– Ты знаешь, – услышал я, – я не полезу. Хватит.
Я понимал её опасения, и то, как это всё в её глазах выглядит. И даже мысленно не особо возражал. Пожалел только, что «засветил» общагу.
– Смотри, – сказал я ей, – выйду давай провожу, и поймаю тачку. Подержи листы, а то рубаху ещё и порву, только отстирали.
– Да не стоит, береги рубаху.
Я вроде
– Давай пока тогда, – предложил я
– Пока.
– Сама выйдешь на Суздальский? На деньги.
– Не надо, я местная. Доеду и рассчитаюсь.
– Окей, счастливо – пожелал я, – куртку отдай, тачку быстро поймаешь. И меня быстро не сдавай, пожалуйста.
– Не сдам. – она усмехнулась.
Лена сняла куртку и протянула её мне. Я раздвинул листы максимально, втянул куртку, на всякий спросил:
– Я тебе точно не нужен Лен? Всё пока, я пошёл, не замёрзнешь?
– Кеды-тапочки тебе куда высылать?
– Оставь на память. – предложил я. – Придёт время, вспомнишь былое…
– Да. – Слышалась она напряглась, – вспомню…
– Ну, пока, – пожелал я ей, – чтоб всё у вас там разрулилось…
Потом какая-то не понятная тишина без ответа, шорох, и вопрос мужским, неуверенным голосом:
– Мадмуазель, разрешите пройти.
Тут я полез что бы посмотреть кто там ещё. Рубашку о разорванную жесть зацепил, млять.
Два типа с бутылкой сибирской водки ноль семь.
– Ты кто?
– А ты?
– Я здесь живу.
– Я, то же.
– Где?
– В Караганде. Своей дорогой идите.
– А мы и идём, твоя мёрзнет.
– Не замёрзнет.
«Эти» протиснулись, сквозь жесть и скрылись на лестнице.
– Лен, или на дорогу тачку ловить, или ко мне.
– Я пойду к тебе. Надо собраться с мыслями. Уеду ночью.
По лестнице мы поднялись ко мне, на кухне я забрал кипящий чайник.
– Проходи, садись, я пока заварочный вымою.
И чем её угощать? Шпроты были, хлеб, сыр. Сало солёное, – не нужно, (ещё из дома, на нём только жарить), конфеты шоколадные… Нормально. Ну нахер я её сюда притащил? Такой шанс был…
Выплёскивая старый чай в унитаз, подумал: а вообще, я бы на том старом сале и пожарил что ни будь, хоть макароны сухие… Надо доставать тушенку. НЗ. Не люблю я «нз» тратить. Тот самый случай. С макаронами вошкаться не буду, не до них. А луковицу пошинкую.
– Ты как? – спросил я у Лены вернувшись
Он пожала плечами.
Достал из шкафчика оранжевую жестянку с чаем, заварил чай, накрыл чайник полотенцем. Мне как-то стало лучше, привычнее.
– Знаешь, о чём я подумала тогда, перед тем, когда «эти» подошли?
– О чём?
– Что ты можешь меня изнасиловать.
– И?
– И потом подумала, что не будешь.
– Есть будем, – сказал я, -, доставая сковородку, лук, армейскую говядину в банке.
Она, по-моему, ещё больше съёжилась.
– Лен ты не парься, – попросил я, – всё уже кончилось, тушёнку прожарим луком посыпем, веселей дело пойдёт. Очень есть охота, – признался я.