Ястреб и голубка
Шрифт:
— Расскажи мне про эти восточные секреты, — вкрадчиво попросила она, с наслаждением предоставив себя заботам его опытных рук.
— Да я просто пошутил, — сказал он беспечно.
— Шейн, расскажи. Я просто сгораю от любопытства.
— Твое любопытство только красит тебя, моя дикая кошечка, но, видишь ли, главный принцип восточной культуры — это наслаждение мужчины. В отношениях с мужчиной женщина всегда принимает на себя абсолютно пассивную роль; ее единственная цель — ублажить мужчину. Она неизменно покорна, а тебе эта роль совсем не подходит, благодарение Всевышнему, — заключил он, коснувшись ее атласной кожи несколькими
— Расскажи еще что-нибудь, — попросила она, поеживаясь под нажимом сильных пальцев.
— На Востоке самый могучий соблазн для мужчины — это то, что запрещено. — После недолгого колебания он решил описать ей обычай, который наверняка должен был ее покоробить. — Не желаешь ли узнать о семи узлах небес?
— Да, желаю, — весело подтвердила она.
— Женщина завязывает семь узлов на шелковом шнуре, а потом осторожно вводит этот шнур любовнику… вот сюда. — Пальцем он коснулся укромного местечка между ее ягодицами, и она примолкла: слышать такое было странно и не очень-то приятно.
— Потом, когда мужчина достигает предела, она медленно вытягивает шелковый шнур, и каждый следующий узел вновь вызывает у мужчины оргазм. Семь за раз!
Она недоверчиво перевела дух, а он со смехом признался:
— Если бы ты знала, как мне мила твоя невинность!
Желание разгорелось в них снова, но она не позволила ему вернуться к любовным усладам и решительно заперла за собой дверь ванной комнаты. Придется отложить это до другого раза, а то как бы не вышло так, что он ею пресытится.
Они провели весь день не разлучаясь; мир перестал для них существовать. Оба знали, что счастье побыть наедине будет выпадать им — даже если повезет — лишь от случая к случаю, и потому старались взять от этого дня все, что только можно. Они вместе катались верхом, обедали, разговаривали, смеялись, мечтали и все время держались за руки, как дети — как мальчик и девочка. Шейн пожирал ее глазами, как будто она была первой женщиной, которую он увидел в жизни, и вел себя так, словно только сейчас ощутил свою мужскую суть.
После ужина Барон вручил ему записку, и сердце Сабби сжалось от страха.
— Милая, ничего тут нет ужасного. Мне надо ненадолго отлучиться, но я обещаю вернуться вовремя, чтобы отнести тебя в постель.
— А если я спрошу, куда ты направляешься, ты отделаешься от меня какой-нибудь лживой выдумкой. Если же я спрошу, что ты делал на прошлой неделе в непотребном доме, ты рявкнешь, чтобы я не совалась в твои дела.
Но помяни мое слово, Шейн Хокхерст: ты мне расскажешь все.
— Меня не умаслишь, — легкомысленно отмахнулся он.
— Ха! Его не умаслишь! — передразнила она его, смеясь; при этом ее глаза бесцеремонно обратились к его чреслам и не отрывались от них, пока она не увидела, как поднимается под одеждой его мужское орудие.
— Так какие же цвета ты выберешь для барки, радость моя?
Смотри-ка, сказал она себе самой, он уже так и поступает: отвлекает ее внимание, отделывается от нее дорогим подарком.
— Дай подумать… белый и пурпур… королевский пурпур! — распорядилась она.
Глава 13
Шейн отправился в город один, по вызову О'Нила. Поднявшись на верхний этаж притона на Треднидл-стрит, он снял свой черный плащ и стряхнул с него дождевые
Глаза О'Нила — темные пучины, которые видели все и ничего не говорили — искали встречи с глазами сына. Шейн давно понял, что никогда уже не сможет привыкнуть к отцовским глазам. Правые руки обоих мужчин приветственно взметнулись вверх, а затем с глухим стуком ударили по плечам друг друга.
Таким ударом вполне можно было бы свалить лошадь, но ни тот, ни другой не дрогнули.
Наконец молчание нарушил О'Нил:
— Я на ней играл, как на ирландской арфе.
Выждал момент, когда она размякла, и дал волю своему красноречию. Объяснил ей, что попытка закабалить Ирландию была ошибкой, хотя ее люди в Дублине слепо стремятся именно к этому. Сказал, что в правительстве Дублина царят корысть и подкуп. Английских лордов обуревает алчность — подавай им ирландские земли; и за монеты, всунутые в нужную руку, им удается отхватить по пять тысяч акров на каждого. Но в глазах любого человека они — не более чем гулящие помещики, а их подручные обращают ирландцев в рабов! Я открыл ей глаза на то, что англичане в Дублине обкрадывают английское правительство с таким же бесстыдством, как и Ирландию. Я потребовал назначения честного правителя, а со своей стороны пообещал, что обеспечу нейтралитет всех кланов.
Хок кивнул, ожидая, что последует дальше.
Шею О'Нила удалось вытащить из петли, но кого он успел предать, лишь бы обезопасить свое положение?
— Я не стал утаивать, что существует католическое подполье, которое действует согласно предписаниям, ежедневно поступающим из Франции и Испании. Растолковал, что ее английские лорды-католики вынашивают планы восстановить в Англии католицизм и вместо нее возвести на трон Марию Шотландскую. Она потребовала, чтобы я назвал имена, — и я их назвал: Генри Гарнет, Роберт Саутвелл, Трокмортон из Майл-Энд и Бэйбингтон. Я уведомил ее, что для тайных встреч католиков используется матросская таверна в Холборне.
Что ж, значит Шейну придется предупредить ирландских католиков, которые там собирались, о возможной опасности; он не сомневался, что О'Нил не задумываясь принес бы в жертву их всех до единого.
— Она просила меня сегодня же повторить все это Уолсингэму; поэтому, если ты должен уладить какие-либо дела до того, как он получит эти сведения… займись-ка ими поскорее.
Шейн подумал, что О'Нил совсем лишился рассудка: как видно, он считает себя бессмертным, если рискует предстать перед Уолсингэмом, прекрасно сознавая, какое досье собрано на него в ведомстве этого вельможи. Тем не менее О'Нил накинул плащ и наклонился, чтобы засунуть в сапог кинжал, а потом голыми пальцами погасил все свечи в комнате. Они не хотели рисковать, показываясь на людях вместе, поэтому О'Нил поспешил к дому Уолсингэма через Чипсайд и Стрэнд, а Шейн направился к Грйсчерч-стрит и зашагал вдоль реки, однако через некоторое время резко повернул и двинулся за отцом, держась от него на почтительном расстоянии. Внезапно он напрягся, потому что из теней вынырнула темная фигура крадущегося человека, который, очевидно, преследовал О'Нила. Шейн сразу же отбросил мысли насчет грабителя или карманника: то был шпион, которого Шейн невольно навел на след О'Нила. Теперь связь между ними станет известной, и на прибежище в публичном доме — прибежище, которое столь верно служило ирландцам — можно смело ставить крест.