Ястреб на перчатке

Рау Александр Сергеевич

– Теперь вам придется отходить на шесть шагов! – пошутил на прощание Филипп.

– Нет, не думаю, – жестко ответил я – так, что юноша перестал улыбаться. – Ибо никому еще не удавалось подойти даже на десять.

Тем вечером мне предстоял один неприятный визит. Могущественный герцог Гальба пригласил меня к себе для важного разговора. Так было написано в пригласительном письме. Поездка обещала быть не слишком приятной, но опасаться было нечего. Отравить меня трудно, а убивать открыто Гальба не будет –

по крайней мере до тех пор, пока меня поддерживает король.

Но я все равно взял с собой десяток алькасарцев – так сказать, для поддержания престижа. И не ошибся, увидел, как они со свитскими герцога друг друга глазами есть стали, – на сердце сразу потеплело.

Герцог принял меня в своем кабинете. По рабочему месту можно многое сказать о человеке. На столе у герцога царил идеальный, почти аскетический порядок – ничего лишнего, только приборы для письма, магическая лампа в виде большого хрустального шара, какие-то бумаги в стопке и меч. На столе лежал обнаженный меч.

Алькасарцев дальше гостиной не пустили, я ожидал, что герцог будет один. Однако рядом с креслом, в которое я сел без приглашения, тут же встали двое разодетых красавцев с манерами опытных фехтовальщиков.

Когда у человека за спиной кто-то есть, он испытывает дискомфорт и волнение – очевидно, на меня хотели надавить. Я позволил себе усмехнуться. Пугать меня вздумали.

– Герцог, прикажите им выйти. А то я человек нервный, не люблю этих шуток, могу случайно покалечить. Не жалко парней?

Парни за спиной усмехнулись, но как-то натянуто. Я чувствовал их напряжение.

– Отойдите. – Герцог чуть шевельнул рукой.

Фехтовальщики, я их часто видел при дворе, встали по бокам от меня на расстоянии двух шагов, положив руки на рукояти мечей.

– Зачем звали, герцог? – спросил я прямо.

– Ты, маг, в последнее время забыл свое место, перешел грань, – грубо начал Гальба.

– Будь вежливей, герцог, – перебил его я.

– С тобой? – усмехнулся он. – Никогда. Отстань от Изабеллы Клосто, Гийом Бледный, иначе я рассержусь и раздавлю тебя, как муху в кулаке. – В герцоге мне импонировала прямота. Он никогда не скрывал своих чувств ко мне.

– Не пугай меня, Гальба. Не боюсь. Чтобы прекратить дальнейший спор – я спешу, – скажу только: иди к черту! Это моя невеста, я ее никому не отдам! – Я намеренно копировал его речь, зная, что это лишь разозлит его.

– Я закрывал глаза на твои грехи, маг, ведь ты нужен королю, но теперь ты обидел сына моего друга. – Он сжал кисть на эфесе меча.

Фехтовальщики чуть выдвинули клинки из ножен, готовясь к атаке.

– Не страшно. – Я даже не пошевелился, не расцепил руки, лежавшие на груди.

Я знал, что герцог не стал бы на меня нападать. Он слишком умен и понимает мою необходимость для короля и Камоэнса.

– Прощай. – Я встал и щелкнул пальцами.

Один из фехтовальщиков, не сдержавшись, выругался. Они только сейчас осознали, что несколько мгновений не могли даже пошевелиться.

Эти

же двое конвоировали меня к выходу. Один из них держался особенно дерзко. Его не смутила неподвижность.

– Скажите, Гийом, а это правда, что настоящий маг уже не мужчина? Говорят, кастрация просто необходима для заклинаний. – У него хватало храбрости острить.

Я такое уважаю.

– Говорят многое. – Я остановился, развернулся и посмотрел ему в глаза. – Как вас зовут, сеньор?

– Альфонс де Васкес, – ответил тот.

– Вот я скажу вам, Альфонс Васкес: будьте осторожны в любви, помните, что зла во благо не бывает, и берегитесь Ястреба.

Свитский Гальбы сделался белым, как его манжеты.

– Чушь! – выдохнул он.

– Чушь, – согласился я.

Иногда я смотрю в глаза человека и вижу смутные образы. Это был тот случай. Предсказания случайны, намеренно их сделать нельзя, и обычно бесполезны для человека. Как хотелось бы мне взглянуть себе в глаза, но отражение в зеркале – это совсем не то.

В то утро, когда я встретился с де Кордовой, погода резко испортилась. Похолодало. Небо затянули тучи, холодный ветер норовил забрать тепло из-под кожаной куртки. По водной глади реки неторопливо плыли кухонные отбросы. Кто-то из прислуги дворцовой кухни в нарушение всех запретов опять выкинул помои в воду. Луис опаздывал, нет, неверно, это я пришел на оговоренное место чуть раньше.

– Сеньор, прошу, уделите мне немного внимания. – Поэт был хмур и серьезен. Под глазами круги. Бессонница. Искал выход. Этот разговор давался ему нелегко. – Вы взяли слово с отца Изабеллы, что он отдаст вам дочь…

Я молча кивнул, он прикусил губу и продолжил:

– Я… я прошу вас вернуть старому графу его слово. Нет, нет – не просто так. Я отдам вам все, что захотите. Мой род один из самых богатых и знатных в королевстве… Все, что угодно, – только откажитесь. Я люблю ее…

– Нет, – я был краток.

– Почему? Ведь она не вас любит, меня! Вы сделаете Изабеллу несчастной! Она вас боится! Не убивайте нашу любовь, наше счастье!

– Нет.

– Гийом, проявите милосердие. Есть в вашей душе жалость, попробуйте хоть раз сделать добро! Пожалуйста. Прошу вас, – его голос дрожал, непривычными были ему унизительные для гордости просящие нотки.

Я не люблю смотреть на чужое унижение, Луис просил меня, своего врага, о пощаде… Вот до чего доводит любовь… глупый мальчишка. Мне даже стало жаль его на мгновение.

– Вы просите меня о снисхождении, виконт? А ведь еще два дня назад ваш голос был полон злобы и яда. Я ведь бесчестный ублюдок, трус, грязный колдун. Ответ тот же. Нет!

Де Кордова отшатнулся, как от удара. Лицо его побелело. В тот момент еще неизвестно было, кто «бледнее». Виконт сжал кулаки – так, что ногти впились в кожу. Глаза горели. Я ждал. Поэт сумел сдержать себя. Ничего не ответил, развернулся и пошел к ждавшему его экипажу.