Ястребы мира. Дневник русского посла
Шрифт:
Никакого особого плана, как спасать заложников, в оперативном штабе не было. Но и трусов среди тех, кто оказался в тот момент в Беслане, тоже не было — все были готовы идти добровольцами в школу в обмен на освобождение детей.
Посовещавшись с моими товарищами, я предложил использовать нас — депутатов Государственной думы — для обмена на детей-заложников. Дзасохов поблагодарил меня и сказал, что наша помощь действительно может понадобиться, хотя силовики и Москва выступили категорически против такого варианта. Тем не менее я еще раз предупредил президента Северной Осетии о своей готовности к обмену на детей-заложников.
Вообще, легко сейчас говорить об этом. Но как передать ту отчаянную ответственность и одновременно вполне объяснимый страх перед лицом неотвратимой смерти? У меня не было ни малейших сомнений, что в случае обмена мне живым из школы не выбраться. Этот мерзкий, навязчивый страх, какого я до сих пор не испытывал, даже находясь на передовой в Приднестровье или в Боснии, заставлял прислушиваться к каждому шагу за дверью. Я все время ждал, что за мной наконец придут. Я ждал этого и даже хотел, чтоб так оно и вышло.
Я представлял, как мучаются эти маленькие ни в чем не повинные создания, без еды, воды и надежды на спасение. Я ненавидел тех, кто в своем фанатизме был готов отправить на тот свет самых беззащитных, не способных им ответить ребятишек. Я стремился им на помощь — всем сердцем и душой, но не хотел, чтобы их мучители зарезали меня как барана. Одно дело — погибнуть с оружием в руках в бою, забрать с собой — «туда» — парочку бородатых уродов, другое — сдаться бандитам и покорно принять смерть.
У меня было время, чтобы все это хорошенько обдумать. Решение идти в школу было принято мной сразу и окончательно… но это постоянное ожидание шагов за дверью — в течение всего первого дня и бессонной ночи, потом второго дня и второй бессонной ночи и так до самой трагической развязки 3 сентября — изводило меня.
Если вам кто-то скажет, что человек в такие минуты не должен бояться за свою жизнь, плюньте ему в рожу. Все люди, если они нормальные, хотят жить. Но ситуация иногда не оставляет выбора. Если вы политик, общественный человек, если у вас есть репутация и вы ею дорожите, если у вас, в конце концов, есть совесть и сострадание, вы пойдете в эту чертову школу, каким бы сильным и изворотливым ни был владеющий вами страх.
Шло время. К вечеру 1 сентября я решил отправить двоих наших депутатов — Николая Павлова и Юрия Савельева — в Москву для того, чтобы они убедили руководство Думы созвать внеочередное заседание палаты. Нечего им было без дела болтаться в штабе, а так хоть какой-то возможный толк. В Беслане рядом с собой я оставил только Михаила Маркелова — журналиста, проработавшего практически во всех горячих точках бывшего СССР. Он мне мог пригодиться.
Будучи опытным дипломатом и просто умным человеком, глава Северной Осетии Александр Дзасохов горячо поддержал нашу идею собрать экстренное заседание палат российского парламента, задействовать механизмы внешнего, международного давления на террористов, среди которых, по оперативным сведениям ФСБ, были и иностранные наемники.
Вместе с тем из Москвы то и дело поступали странные, неадекватные предложения, которые вносили в работу штаба дополнительную сумятицу. Например, меня попросили организовать прием в Беслане группы чеченских женщин, которые по инициативе вице-премьера чеченского правительства
Потом сообщили о возможном «депутатском десанте в помощь штабу». Я не выдержал, перезвонил Дмитрию Медведеву, тогда занимавшему пост главы администрации президента, и попросил его запретить весь этот «туризм». Город ждал от штаба и Москвы реальной помощи, а не официальных визитов. Медведев обещал это и сдержал слово. Нелепые инициативы тут же прекратились.
Несмотря на наступление ночи, город гудел. Казалось, никто не спал. Суровые бесланские мужчины, вооружейные охотничьими ружьями и даже автоматами, тяжелым взглядом встречали и провожали каждого незнакомца.
Примерно в два часа ночи мы с Эдуардом Кокойты вышли из штаба, чтобы подышать свежим воздухом. Нас сразу узнали и пригласили переговорить с родственниками заложников. Поглядывая, не отстаем ли мы, люди быстрым шагом сопроводили нас во внутренний дворик местного Дворца культуры. Живой поток сотен горожан буквально внес нас в зал. Все молча расселись. Те, кому не хватило кресел, остались стоять в коридорах.
Еще вчера такой же осетинский зал в Цхинвале овациями встречал каждое мое слово. Теперь я стоял внизу сцены, в проходе первого ряда, с микрофоном в руке и тяжелыми мыслями в голове.
Бесланские осетины, чьи дети, жены, мужья, сестры и братья лежали на полу залитого кровью школьного спортзала, без еды, воды, но с надеждой на спасение, внимательно смотрели на меня и ждали хоть какой-нибудь информации. Я оглянулся на президента Южной Осетии и еле слышно попросил его начать встречу.
Кокойты заговорил на родном языке. Из зала послышались возгласы и женские всхлипывания. Но в основном люди слушали своего земляка внимательно. Эдуард перешел на русский и представил меня. «Знаем его. Пусть говорит!» — прокричал кто-то с задних рядов.
Я поднялся на сцену и произнес следующие слова:
— Дорогие мои бесланцы! Так получилось, что беда, свалившаяся на ваш город, застала меня в поездке по республике. Я остался, чтобы попытаться хоть чем-то помочь спасти ваших детей.
Обещаю вам одно: я и мои друзья, которые сейчас находятся в Беслане, готовы к обмену на ваших родных и близких. Если бандиты согласятся на такой обмен, он немедленно состоится.
Второе. В ваш город уже прибыли лучшие в стране специалисты по антитеррору. Они — высокие профессионалы. Все мы будем молиться, чтобы они достойно выполнили свою задачу.
Больше мне пока нечего вам сказать. Дай Бог нам всем здоровья и удачи!
Я сошел со сцены и направился к выходу. Никто мне не препятствовал, никто не задал ни одного вопроса. Все ждали чуда, верили в счастливое разрешение судьбы заложников и боялись выдать предчувствие катастрофы.
После того как мы уже отошли от Дворца культуры, сзади послышались крики: «Передайте Дзасохову, пусть выйдет к народу!», «Пусть он посмотрит нам в глаза!», «Если будет штурм, вы все умрете!».
Выстрелы из школы и разрыв гранаты из подствольного гранатомета метрах в двухстах от нас заглушили эти голоса. С тяжелым настроением мы с Эдуардом вернулись в здание оперативного штаба. Мрачное ожидание развязки продолжалось всю ночь.