Явление тайны
Шрифт:
VI
Выбитый из колеи эпизодом в доме Эллен, Грилло сел писать, чтобы отвлечься. Сначала было легко. Он ступил на твердую почву и изложил факты так, что сам Свифт мог бы гордиться. Потом он выберет, что можно отдать Абернети, а пока он должен записать все, что помнит.
В самый разгар работы позвонил Хочкис, предложил посидеть где-нибудь часок, выпить и поговорить. Он сказал, что в Гроуве есть два бара Бар Старки в Дирделле не такой скучный, поэтому лучше отправиться туда. Через час, запечатлев на бумаге события прошлой ночи, Грилло вышел из отеля и встретился с
У Старки почти никого не было. В одном углу сидел старик, напевавший себе что-то под нос, да у барной стойки торчали двое парней, слишком молодых для выпивки. Несмотря на это, Хочкис все время говорил шепотом.
– Вы ничего обо мне не знаете, – начал он. – Я это понял прошлой ночью. Пора вам объяснить.
Дальше он уже не умолкал. Он говорил без эмоций, словно груз пережитого давно выжал из него все слезы, чему Грилло был рад. Если рассказчик остается бесстрастным, это освобождает от необходимости сопереживать. Как и следовало ожидать, Хочкис начал с рассказа о дочери. Не превознося и не осуждая, он просто описал ее и то, что с ней произошло. Потом он раскинул сеть рассказа шире и коротко обрисовал судьбы Труди Катц, Джойс Макгуайр и Арлин Фаррел. Грилло отмечал подробности истории и пытался составить генеалогическое дерево, корнями уходящее туда, куда Хочкис так часто возвращался в своем повествовании, – под землю.
– Ответ здесь, – не раз повторял Хочкис – Я уверен, что именно Флетчер и Яфф, кем или чем бы они ни были, виноваты в том, что случилось с моей Кэролин и другими девочками.
– Все прошедшее время они провели в пещерах?
– Мы же видели, как они оттуда вышли, – ответил Хочкис. – Да, я думаю, они ждали там.
Он сделал большой глоток виски.
– После прошлой ночи… я так и не заснул. Я пытался отыскать смысл произошедшего.
– И что?
– Я решил спуститься в расщелину.
– Зачем?
– За годы они должны были оставить там следы. Может, мы найдем способ их уничтожить.
– Флетчера уже нет, – напомнил Грилло.
– Разве? – сказал Хочкис. – Я уже ни в чем не уверен. Ничто не исчезает, Грилло. Кажется, что чего-то нет, а оно просто скрылось из виду. Оно остается в сознании, в земле. Стоит немного углубиться – и вот оно, прошлое. Каждый шаг – тысяча лет.
– Моя память не заходит так далеко, – саркастически заметил Грилло.
– Заходит, – возразил Хочкис с путающей серьезностью. – Мы помним себя до того момента, когда мы были каплями в океане. Это преследует нас всю жизнь.
Он поднял руку.
– Выглядит твердой, да? – спросил он. – А ведь в основном она состоит из воды.
Казалось, что его осенила еще одна мысль, но он промолчал.
– Твари, созданные Яффом, – сказал Грилло, – похожи на подземных обитателей. Вы их хотите найти?
В ответ Хочкис сформулировал мысль, которую не высказал минуту назад.
– Когда она умерла… – проговорил он. – Я имею в виду Кэролин… Когда Кэролин умерла, мне приснилось, что она растворилась у меня на глазах. Не разложилась, а растворилась. Словно море забрало ее назад.
– Вам до сих пор это снится?
– Нет. С тех пор я не вижу снов.
– Всем что-то снится.
– Значит, я просто не позволяю себе помнить свои сны, – сказал Хочкис. – Так вы со мной?
– Что?
– Пойдете
– Вы всерьез решили? Мне кажется, это невозможно осуществить.
– Тогда мы умрем.
– Мне нужно дописать одну историю.
– Послушайте, мой друг, – сказал Хочкис. – Это и есть история. Единственная история. Она у нас прямо под ногами.
– Должен вас предупредить… У меня клаустрофобия.
– Ничего, мы вас вылечим, – ответил Хочкис с улыбкой, не очень успокоившей Грилло.
Хови весь день боролся со сном, а к вечеру глаза его стали закрываться. Он сообщил Джо-Бет, что хочет вернуться в отель, но тут вмешалась Джойс. Она сказала, что ей было бы не так тревожно, если бы он остался здесь. Она выделила юноше комнату (предыдущую ночь он провел на диване), и Хови удалился. За последние несколько дней ему изрядно досталось. Рука не заживала, и спина до сих пор болела, хотя укусы тераты оказались неглубокими. Но это не помешало ему мгновенно уснуть.
Джо-Бет готовила ужин – салат для мамы, как обычно, – и за привычными делами почти забывала, что неделю назад мир изменился. Но нечаянный взгляд на мамино лицо или на новый блестящий замок кухонной двери будил ее воспоминания. Она не могла упорядочить их, там были просто боль и унижения, а за ними новая боль и новые унижения. И рядом – злобный взгляд Яффа, который пытается переманить ее на свою сторону, как Томми-Рэя… Больше всего она боялась, что она окажется способна перейти на сторону врага. Ведь когда Яфф объяснял, что предпочитает рассудок чувствам, Джо-Бет поняла его. И даже стала проникаться к нему сочувствием. И этот разговор об Искусстве и об острове, что он собирался ей показать…
– Джо-Бет?
– Да, мама.
– Ты в порядке?
– Да. Да, конечно.
– О чем ты думаешь? У тебя такое выражение лица…
– Я думаю… о прошлой ночи.
– Ты должна выбросить ее из головы.
– Можно, я съезжу к Луис? Поболтаю немного? Ты не против?
– Нет. Со мной ведь останется Ховард.
– Тогда я поеду.
Никто из ее городских знакомых не был более здравым, чем Луис. При всем своем морализме та твердо и четко понимала, что такое добро: это когда на земле мир, люди живут в любви и, в свою очередь, любят своих детей. И она понимала, что такое зло: любая сила, восстающая против данного порядка вещей. Террористы, анархисты, сумасшедшие. Теперь Джо-Бет узнала, что у них есть союзники в ином плане бытия, в том числе – ее отец. Поэтому сейчас для нее особенно важно было пообщаться с человеком, чьи понятия о добре и зле непоколебимы.
Едва она вышла из машины, как услышала доносящийся из дома Луис шум и смех – радостные звуки после пережитого страха и унижений. Она постучала. Шум не стихал. Казалось, внутри собралась целая толпа.
– Луис? – окликнула она, но из-за несмолкающего веселья ни ее стук, ни голос не были услышаны. Тогда она постучала в окно и снова позвала. Занавески отдернулись, показалось удивленное лицо Луис. Комната за ее спиной была полна людей. Через десять секунд хозяйка распахнула дверь. Джо-Бет с удивлением увидела, что Луис радушно улыбалась. Из открытой двери на крыльцо выплеснулось пятно ослепительного света.