Явление зверя
Шрифт:
К сожалению, Инночка живет с родителями, правда, аж на Кутузовском — потому как дед у нее был генералом, — в огромной, судя по описанию, трехкомнатной квартире. Мама — врач-педиатр, папа — сотрудник какого-то НИИ с незапоминающейся аббревиатурой.
Милое, нищее, интеллигентное семейство… Только меня им не хватало.
А Инночка так смотрит и уже напридумывала себе, должно быть, Бог знает чего. Ох, девчонки, как же с вами просто!
Кривой посетил меня
Худой, бледный, шатающийся, в халате и тапочках, которые принесла мне все та же Инночка, наткнулся я на довольного жизнью, цветущего и одетого с иголочки Кривого. Яблоки он принес. В целлофановом пакете.
Живой, сволочь…
Но от сердца почему-то отлегло. Вон, смотрит приветливо, улыбается, значит, не знает ничего, значит — будем жить.
Ну не удалось разделаться с ним на этот раз, так будет ведь и следующий.
— Ну что, живой?! — обрадовался Кривой. — Молодец!
Я смотрел мрачно.
— Хорошо выглядишь, халат какой роскошный!
Издевается еще.
— А что такой хмурый? Пойдем поговорим.
— Вы мне в уборную сходить позволите? А то, извиняйте, хочется очень.
— Валяй.
— Спасибо вам огромное!
В туалете я пробыл долго. Назло. Пусть посидит, подождет, раз уж приперся все-таки.
Когда я вернулся, то увидел его с Инночкой. За милой беседой.
Что, интересно, он ей наврал о себе?
Ага, вот оно…
— Юрка, почему ты не сказал, что у тебя дядя в Москве живет?!
Щечки порозовели, и глазки блестят. Да, дядя мой ничего мужик… Очень даже ничего. Можно сказать — даже красавец, когда в таком костюмчике и пахнет не бомжатинкой, а… «Хьюго Боссом», что ли?
— А что — дядя? — пожал я плечами.
— Ну ты даешь! Он тебя неделю разыскивал по больницам и моргам!
О да, особенно тщательно — по моргам.
— Что-то больно долго искал. Не на Луну меня вроде отправили.
Ну вот, теперь она меня осуждает. Какой я нехороший! Да как же я могу не любить такого прекрасного дядю?! Она бы любила с радостью…
Что это — уж не ревную ли я?!
Дожили…
— Ладно… — пробормотала Инночка в воцарившейся тягостной тишине. — Вы тут поговорите… Только не долго, пожалуйста, ладно? А то у нас вообще-то нельзя…
Время было обеденное, соседи по палате уползли столоваться, а тяжелых у нас, к счастью, сейчас не было, поэтому остались мы в палате вдвоем, на самом деле тет-а-тет, и тут же Кривой сбросил маску доброго дядюшки — лицо стало жестким, а глаза пронзительными, как рентген.
— Какого черта, Юра, ты делал ночью возле дома Чобы?
Я хотел что-то ответить, но не успел.
— Сдавать меня шел?
— Я?!
В
— Не смотри на меня так. — Кривой уселся на тумбочку, сдвинув к стене пакет с яблоками. — Они ж тебя сдали. Первым же делом. Их даже уговаривать не пришлось. И мало того, что сдали, — перевели на тебя все стрелки.
— Ка-акие стрелки?..
— Я ведь тебе верил, Юраш. Я тебя даже не проверял никогда. Думал — ты умный парень. Ан нет… Ты что, возомнил, что ты нужен им?! Цыганам?! Что они тебя примут, да еще и на равных?! Цыгане — тебя?
Кривой говорил почти шепотом, так, чтобы из коридора не было слышно ни словечка. Говорил жестко — а глаза смеялись.
Я стоял и смотрел на него сверху вниз. Мне было плохо — кружилась голова, подташнивало, живот разболелся так сильно, что не давал думать ни о чем другом.
— Что — поэтому Чоба собрался меня убить? — спросил я.
— Когда ваша совместная затея провалилась, Чоба счел тебя предателем.
Откуда он все это знает? В самом деле нашел Чобу и допросил с пристрастием?
— Как все просто…
Сейчас я упаду. Я уже почти не вижу ничего, и ноги ватные. И если я упаду, — мне конец.
— А ты не спрашивал себя, Кривой, почему я сам тебя не убил? У меня была масса возможностей, ты не находишь?.. И зачем мне вообще тебя убивать? Зачем?!
— Ну-ну, — услышал я из темноты. — Продолжай, я слушаю.
Он не уверен ни в чем. Он пришел сюда с обвинениями, чтобы увидеть мою реакцию, проверить и убедиться самому в том, что Чоба или кто-то там еще сказал ему правду.
Кривой не верит цыганам — он их за людей не считает, он ХОЧЕТ, чтобы виноваты были они, а не я, ведь так неприятно признаваться в собственных ошибках.
Сам знаю — как это неприятно!
— Я хотел подстраховать тебя… Нет, конечно, больше — себя, чего уж там… Но ведь ты меня бросил им на съедение, разве не так? Ты скрылся в неизвестном направлении, а что должен был делать я? Ты предложил мне выкручиваться по собственному усмотрению. Вот я и выкручивался. Гнал пургу как мог… А в итоге вызывал огонь на себя.
— Ну просто двадцать восемь героев-панфиловцев в одном лице…
— Смейся, смейся — подстрелили ведь меня, а не тебя.
Все, я кончился. Теперь уже совсем.
Как можно более осторожно я опустился на кровать и вытянулся на ней с огромным облегчением.
— Извини. Не могу больше. Можешь меня задушить подушкой, я даже сопротивляться не буду. Не смогу.
Кто угодно пролил бы слезу от жалости.
— Ладно, — вздохнул Кривой.
Я услышал, как он поднялся с тумбочки и завис надо мной. Правда, что ли, душить собрался?