Явление Зверя
Шрифт:
Где махнет он Даесвордой Там врагов лежит дорога, Отмахнется — так тропинка Тел, порубанных жестоко.
Дальше текст был малоразборчив и разумно было пока отложить его до более внимательного изучения, и д-р Аматор, перевернув попорченные листы, переводил дальше:
Так сражался грозный воин, Так разил врага без счета.
Напитал всю землю кровью, Поле все укрыл телами.
Бъется он с утра бесстрашно, Бъет врагов он в жаркий полдень, Солнце клонится к закату, Уставать рука героя Начала от ратных
Д-р аматор тоже устал от древних рун и, перевернув еще несколько страниц, принялся за окончание.
И промолвил Хьюгин Ворон:
"Ныне сбылися знаменья И исполнились гаданья И изгинул клан Скорены В грозной битве меж холмами.
Пусть небесные все кланы Соберутся в чистом поле У дороги меж холмами —
Будет тризна по сраженным, Будет славный пир кровавый!
Мне ж одни глаза Скорены Принесите в гнездовище, В замок сплетенный из прутьев, На вершину Блеки Рока."
Строгие строки древней песни гудели медью в эпической душе д-ра Аматора. Конференц зал заблистал яркими красками, Явственно послышался гул аплодисментов. Для современного читателя это было логическое окончание саги. Но текст не кончился, видимо древний автор посчитал нужным еще что-то добавить.
Продолжал так Хьюгин Ворон:
"Пусть же славится во веки Имя славного героя Ратиборщика Сигмонда!
На груди не даром носит Лапку Кролика седого, Зверя с длинными ушами Неведомого до селе.
Видно прямо из Валгалы Прискакал зверек проворный, Чтоб служить знаменьем людям, Быть предтечей появленья Знаменитого героя.
Возрождается из мертвых Этот зверь с пушистой шерстью, Восстает живым из пламя.
Нет волшебнее созданья В мире солнечного света!"
Этот панегирик паскудному кролику, ударил как Мессинское землетрясение, как извержения Мон-Пеле и Кракатау, как взрыв «Малыша», как все земные катаклизмы и разом поверг в пыль, залил потоками расплавленной магмы, засыпал пеплом, погрузил в пучину моря рукоплещущий зал, академическое издание вкупе с самим д-р Аматором.
Но, смахнув искрошенную скорлупу д-ра Аматора, из расплавленых волос пеле, из клубов радиоактивных испарений, раздвигая плечем волну цунами, восстал грозный в гневе генерал Зиберович.
— Ах, ты. — Несмотря на клокочущую ярость, аналитический ум разведчика работал с точностью ЭВМ. — Ах, ты, Стилл Иг. Мондуэл, Стилл ИГ МОНДуэл, СИГМОНД! Витязь с крольчачими ушами!
Впрочем Зиберович сам почуствовал себя глупым кроликом, который раскатал губу, развесил уши, а на них мерзкий авантюрист, беглый каторжник Стилл густо, как дождик на рождественскую елку, вешает липкую, мерзкую лапшу.
— Ну, хорош гусь! А он-то, старый дурак, чуть было не клюнул, не проглотил, не принял за чистую млнету эту тухту, эту фальшивку, грязную подделку! «Великое произведение гениального поэта древности»! — Графоманский
Зиберович был в ярости. Впервые в жизни он хлопнул дверью кабинета и даже плюнул на нее в сердцах.
— Ну, гад. Ну Сигмонд — Стилл Иг. Мондуэл! Будь ты проклят витязь кургузохвостый! Не будь я Мойша Зиберович, если не доберусь до тебя в этом твоем континууме, и не насыплю тебе на хвост соли, ты меня на всю жизнь запомнишь, ты у меня еще пошевелишь ушами погаными, я тебе их еще пообреваю по самые яйца! Кролик!
Беда была в том, что и он, генерал Зиберович, на всю жизнь запомнит этого наглого негодяя Стилла Иг. Мондуэла.
Зиберович сердитыми шагами мерял квартиру, бесцельно переходя из комнаты в комнату. О том, чтобы лечь спать, не могло быть и речи. Как обычно, в момент душевного смятения, Зиберовичу захотелось есть. Зверски захотелось, не есть даже — Жрать. Как обычно на кухне есть ничего, кроме Вискоза, не оказалось. Упрекать себя еще и в непредусмотрительности Зиберовичу не хотелось. Не хотелось и жрать Вискоз. Пришлось, что он и делал неоднократно, идти в ближайший ночной ресторанчик, где, наряду с разными блюдами, предлагалась и кошерная пища. Зиберович, оставаясь сотрудником МОССАДа, предпочитал на людях соблюдать приличия.
Знакомый кельнер, чуствуя раздражение влиятельного клиента, без лишних слов провел генерала к его любимому столику, укрытому от посторонних взглядов из общего зала зелеными пальмами в кадках. Сразу появился официант, мягко поставил рюмочку, бутылочку «Киглевича» и солененькую рыбку. Наполнил стопашку и застыл в ненавязчивой фигуре почтительного ожидания.
Зиберович первую опрокинул, закусил, пальцем показал — повторить. Официант немедленно профессиональным движением повторил. Спокойствие постепенно возвращалось к генералу.
— Курочку жаренную, пожалуйста. — Распорядился, и поднял рюмочку. Официант исчез. Зиберович опрокинул вторую. — Нет, ну чего это он в самом деле так разволновался. Ну, хорошо, пошутил над ним Стилл Иг. Мондуэл, ну и он, Зиберович, над ним пошутит. Право слово, расстраиваться нечего. Улыбка озарила генеральское лицо.
Появился смущенный официант.
— Господин Зиберович, прошу принять извинения, но на кухне не нашлось курицы. Могу Вам предложить…
Зиберович побледнел. Рука его самопроизвольно схватилась за нож.
Официант ошарашенно отпрянул, он и подоспевший кельнер не понимали, чем так разгневан, нет, даже разъярен такой, всегда корректный господин клиент.
А Зиберович молил Егову и всех известных и неизвестных ему богов, чтобы даровали ему спокойствие и чтобы скорее закончился этот проклятый день.
Подлец официант подсовывал ему, Зиберовичу, жаренного…
К Р О Л И К А !!!