Яйцо птицы Сирин

Кравченко Сергей А.

Пришлось их всех разводить, направлять, строить, одергивать, гнать с площади стрелецкими сапогами, стыдить именем Девы Марии и прочих святых дев, непорочных ныне, присно и до наших веков. Вот же люди непостижимые! Никак не могут без гласа свыше, без божьей воли, без начальства небесного и земного. Все ищут благословения, наставления, приказа, казни. Жаждут канона, литургии, чуда, сказки. Как с ними управиться, когда они в глаза не смотрят, а лупятся в пустое небо, — все ждут Книгу Голубиную?

Ну, хоть читать еще не разучились, и на том спасибо!

Быстрее назад, к Ермаку!

Глава 20

1582

За

Камнем

По Туре и Тоболу

Ермак по-прежнему стоял на холме, приложив окованную рукавицу к стальной переносице шлема, и смотрел вперед, не мигая.

— Ну что ты стал, Ермоша! — зашептал я ему в ухо, хоть и было оно прикрыто кованой пластиной, — одесную гляди!

Богатырь повернул башню головы направо градусов на 30, но дальше могучая шея в пластинчатом ошейнике не подалась. Тогда он довернул наводку всем бронированным корпусом.

— Видишь, — мга над пролеском? Иди туда, это и есть река Тура. Две недели пути по течению, и она впадает в Тобол. Тобол течет с полудня от башкир. Вода в нем теплая, стыть не успевает. По Тоболу сплывай на... полночь, — я с трудом подбирал понятные Ермаку слова, — через три сорока верст впадете в Иртыш. Там наше Птичье Место. Ищи дуб. Дубы тут в редкость.

Ермак снова заскрипел доспехами, обернулся направо, налево, видит — нету никого. Перекрестился, крикнул так, что уши заложило:

— На конь! Струги не покинь! Вода недалече!

Станичники нехотя зашевелились, потянулись к мешкам, конской упряжи, стругам на длинных полозьях.

Ермак обходил их, ободрял, божился, что слышал глас небесный, видел перст указующий и прозрел путь на тридцать поприщ.

Прозрение сбылось почти сразу. Прибежал передовой казачок с криком «Волок!». Действительно, среди густой, затвердевшей от сухости травы проступили едва заметные колеи, оставленные волокушами. Летом здесь перетаскивали сани из Серебряной в Туру и обратно.

Пошли веселей. Вышли к реке на очень удобной поляне, сделали привал, переночевали. Наутро отправили отряд назад в Кукуй. Еще через день все струги оказались в сборе. Кричали ехать немедля, но Пан настоял обождать еще день, — подсмолить струги, срубить сарай для полозьев, зарыть малый дорожный припас, укрепить по бортам судов рогатки для пищалей. И еще распределили людей. В каждый струг назначили начальника, гребцов, немцев с пищалями. Переводчиков развели на первое и последнее судно. Святого Порфирия и Боронбоша посадили на головной корабль. Для спасу и для страху.

На рассвете 12 сентября отчалили по Туре с песней, и с полным удовольствием, почти без весел прошли 400 верст (660 км.) до Тобола — первой великой сибирской реки. Это путешествие по Туре среди скал, а затем среди чудесных осенних низин многим нашим путешественникам запомнилось как лучшее впечатление жизни. Святой Порфирий все время торчал на носу передового струга и радостно вздрагивал при каждом повороте, — такая открывалась широкая,

земная и небесная красота. Порфирий крестился на высокое кучевое облако и шептал: «Какой там Ерусалим, братие! Какой Ерусалим!».

Тура, вывернувшись змеей меж уральских скал сначала на юг, потом на север, потом на восток, наконец, успокоилась и потянулась извилистой лентой на юго-восток. На восьмой день пути берег начал плавно уходить к северу, и еще через два дня Тура слилась, наконец, с Тоболом.

По осеннему времени вода в Тоболе стояла низко, и вдоль берега тянулась широкая полоса чистой земли. По ней пошли немногие кони, уставшие от речной качки, и многие люди — налегке.

Здесь стали попадаться улусы сибирских «татар». Так без разбору русские называли местных жителей. Народ сибирско-татарский жил, по-видимому, без излишеств, но и безбедно. Охота вокруг имелась богатая, рыбалка — обильная, меха, уха да птичьи потроха не давали народу пропасть. Расстояния тут тянулись немерянные, начальства назойливого на всех не хватало — живи, радуйся! Одна досада: комар больно крупный, не чета нашему, донскому да волжскому.

При движении вдоль Тобола начались первые боевые действия. И не потому, что местное население встретило проезжающих в штыки, а по стратегической необходимости. Нужна была информация, и в большом татарском улусе Алашлык выпал случай взять языка.

Вы скажете, что местного народу нам и раньше немало попадалось? Что языки во рту у татар, как правило, находились в исправном состоянии? Да. Но это были простой народ и подлые, неразвитые в риторике языки. А нужны были языки-знатоки, владеющие оборотами татарской речи и знающие хоть что-нибудь за пределами улусной лужайки.

В тот день, завидев на правом, болотистом берегу горку с татарским селом, путники причалили, прошлись по тропинкам между жилищами и нечаянно обнаружили татарского князя. Он сидел на бревенчатом помосте с подобием балдахина в самом центре улуса и пил... ну, скажем так, — чай. За все время экспедиции наше казачество так и не смогло определить название, состав и смысл неимоверной смеси, которые татары наливали себе и гостям в глиняные плошки. У князя плошка была расписной, вокруг него на подстилках высилась живописная снедь, на князе весело поблескивали монетки, зубы крупных животных и прочая бижутерия. Все это было окутано многослойным мехом, сквозь который поблескивали одни только очи черные.

Захват языка произошел стремительно и незаметно для окружающих. В том числе, и для самого языка. То есть, наши мгновенно спланировали операцию, расставили вокруг улуса дозоры, выслали на дороги засадные группы, подняли «якоря» и удерживали суда у берега жердями. Компания Ивана Кольца с бочоночком браги улыбчиво направилась к князю. Через переводчика выразили хозяину совершеннейшее почтение. Подождали, пока у него пройдет шок от вида инопланетян, и в общем-то без особых приглашений уселись на помосте в кружок. Когда, наконец, проснулась и набежала охрана, пир торчал горой. Охранники — с десяток лучников — по команде уселись вокруг помоста в позу лотоса и раззявили рты. «Пленный» князь держал речь. Речь состояла: