Язверь
Шрифт:
Он запускает пальцы в ее отросшие волосы; теперь и они в муке, но она улыбается:
— Думаешь, справятся?
Он целует ее.
Смеется.
Потом обнимает за плечи.
***
Илону высадили возле метро. Она попрощалась, постучав по стенке фургона. Ей ответил телохранитель — стукнул несколько раз в ответ, как пересмешник.
— Готова? — спросил он у Геры.
— К чему?
— А вот к этому.
Второй лемург дотянулся кулаком
Фургон слегка накренился, как будто они спускались в подземный гараж. Пару раз вывернул и остановился. Хлопнула дверца.
Послышался Настин голос:
— Груз доставлен. Надеюсь, получатель доволен.
И в ответ тенорок:
— Ваша доля, как прежде, сорок процентов от сделки.
Геру вытолкали из фургона, накинули на голову мешок и поволокли по лестнице в вестибюль. Она узнала итальянскую плитку, догадалась, где находится. С кухни доносился запах мяса на гриле. Были другие запахи: копченой рыбы, красной икры и шампанского. Завершающим аккордом стал запах лаванды.
Ее повели мимо танцпола к двери, ведущей в административные помещения.
Лифт доставил их в нужное место.
Это был тот самый этаж, откуда Гера сбежала после эпизода с участием хозяйского сына. Как оказалось, спальня соседствовала с кабинетом Фонтана. Кабинет она рассмотреть не успела, помешал мощный удар по спине. Она упала ничком, и кто-то ботинком развернул ей голову к свету.
Резкий баритон стеганул по ушам:
— Да, это она. Хорошая работа. Побудьте за дверью.
Ей позволили встать.
Фонтан курил за столом.
— Крылья не мешают? — спросил он спокойно.
Выдержка у Эдуарда Вазгеновича тренированная, подумала Гера. А вот ей, в отличие от Фонтана, требовался глоток холодной воды.
Голос прозвучал сдавленным хрипом:
— А тебе, старый козел, не мешает нога или, прости господи, голова?
— Мне нравятся наглые, — ответил Фонтан. — Сам такой же, прикинь? И сколько я таких повидал, все они на стройках в цементе. За то, что сделала с сыном, придется ответить.
— Как, кстати, у него со здоровьем?
В беззвучной ярости Фонтан заиграл желваками, костяшки его руки звонко ударились о крышку стола. Но ответил он вполне по-отечески:
— Плохо. Вчера очнулся и все рассказал. Как ты унизила его, как хотела убить.
Гера поняла, что ее часы сочтены. Первое, что пришло ей на ум: будут пытать и крылья отрежут. Подобные Фонтану начисто лишены креатива.
— Убьете?
— Я? — Фонтан громко загоготал. — Нет, другие постараются. Те, что еще и денег за тебя отстегнут.
В дверь к Фонтану вломились длинноволосые хиппи. На рукаве каждого красовалась нашивка с отрубленной головой леопарда. Двое подскочили к Гере, но Фонтан остановил их окриком:
— Бабки гоните.
Один из мургхантеров огрызнулся:
— Так не пойдет. Торговались конкретно. В каком виде нам ее отдадите — с крыльями или без, по барабану.
Пререкания братвы затянулись. Геру обступили, но за руки хватать перестали, и это дало ей свободу маневра. Она осторожно попятилась, отступила к стене.
Постучала кулаком по панели. Стук звонкий, полости нет. Еще один шаг — то же самое. Окна бронированные, не пробить. Вокруг толпа охотников, в дверях бойцы с автоматами. Других выходов нет.
В углу звук изменился. Она надавила, и дверь приоткрылась, впустив в кабинет поток свежего воздуха. Только Гера собралась скрыться за дверью, в кабинет затолкали Никиту.
— Этот вам бонусом, — продолжал торговаться Фонтан. — Ну что, по рукам?
Никиту толкнули, началась перестрелка. Первая пуля досталась Фонтану. Он закатил глаза, кровь текла из раны между бровей. Другие обезвредили четырех братков с автоматами. Братки ответили очередью из коридора. Слышались крики. К кабинету подтягивалось подкрепление.
Никита прикрыл Геру собой.
— Выход не искала? — спросил. — Мысли есть?
— За спиной комната, — прошептала она. — Гардеробная. Или лестница.
— Выбора нет.
Потайная дверь приоткрылась. Они шагнули в неизвестность с уверенностью, что там найдется спасение. Свет из кабинета чертил контрастные линии, как будто кто-то вырезал световую дорожку. Ни окон, ни стен. Только эхо шагов.
Впереди проступил силуэт. Женщина двигалась в такт с ударами сердца. Гера узнала ее. Это она танцевала в костюме колдуньи на вечере выпускников, она говорила в лачуге с отцом.
Темнолицая Мамбо мечется возле шеста в стенаниях, сыплет под ноги то ли муку, то ли снег. Плачет, поет, взывает к лоа: «Папа Легба, открой ворота!».
— Лоа открыл для тебя ворота, идем! — приказала колдунья.
* * *
Гера взмолилась, чтобы Ник появился где-нибудь неподалеку. Вокруг пустота, темень такая, что даже пальцев у носа не разглядеть. И холодно так, что живое превращается в пыль.
Но она-то жива!
Нет ни опоры, ни ориентиров. Где они? В сингулярности — месте, где все началось?
— Любимая, где ты?
Она развернулась на звук. Вытянутая рука наткнулась на мужскую ладонь. Кожа теплая. Ник не нервничал.
— И все-таки ты сангвиник.
Он подтянул ее, сжал в объятиях.
— Здесь мы оба — обыкновенные.
— Если мы люди, замерзнем же.
— Не уверен, что мы еще живы. Останемся, умрем окончательно.
Она обхватила его, уткнулась губами в щетину.