Языческий лорд
Шрифт:
Их пригвожденный бог был могущественен. Это я признаю. Я всегда знал, что их бог обладает огромной властью, и не понимаю, почему мои боги позволили ублюдку победить, но они это сделали. Он победил обманом. Это единственное объяснение, которое приходит мне в голову. Пригвожденный бог лгал и обманывал, а ложь и обман всегда побеждают.
Итак, я ждал на мокрой улице, а Молния скребла тяжелым копытом в луже. На мою кожаную куртку и кольчугу я накинул плащ из голубой шерсти, подбитый горностаем.
С
На мне были высокие кожаные сапоги с набитыми тряпками верхом, чтобы дождь не просочился внутрь, а на руках перчатки и золотые и серебряные браслеты, браслеты военачальника, заработанными убийством врагов. Я был во всем блеске своей славы, хотя враг, с которым я собирался встретиться, не заслуживал такого уважения.
— Отец, — начал Осберт, — что если…
— Разве я говорил с тобой?
— Нет.
— Тогда помолчи, — рявкнул на него я.
Я не хотел, чтобы мои слова прозвучали так гневно, но я гневался. И этот гнев не находил выхода, я просто был зол на весь мир, на этот жалкий серый мир, зол бессильной злобой.
Враги находились за закрытыми дверьми и пели. Я мог услышать их голоса, хотя и не различал слов. Они меня видели, в этом я был уверен, и видели, что больше на улице никого не было. Люди, что жили в этом городе, не желали принимать участия в том, что вот-вот произойдет.
Правда, я и сам не знал, что вот-вот произойдет, хотя и стану тому причиной. Или, может быть, двери останутся закрытыми, а враги затаятся в своем прочном деревянном строении?
Несомненно, именно этот вопрос и хотел задать Осберт. Что если враги останутся внутри? Возможно, он не назвал бы их врагами. Он спросил бы, что если «они» останутся внутри.
— Если они останутся внутри, — сказал я, — я выбью эту проклятую дверь, войду и вытащу ублюдков наружу. И если мне придется так поступить, то вы двое останетесь здесь и будете держать Молнию.
— Да, отец.
— Я пойду с тобой, — отозвался Этельстан.
— Проклятие! Ты сделаешь то, что тебе сказали.
— Да, лорд Утред, — с уважением ответил он, но я знал, что он усмехнулся. Не было нужды оборачиваться, чтобы увидеть эту дерзкую улыбку, но я бы и не повернулся, потому что в этот момент пение прекратилось. Я ждал. Спустя мгновение двери отворились.
И они вышли. Сначала полдюжины стариков, а потом молодые, и один из этих молодых посмотрел на меня, но даже вид Утреда, воина во всем великолепии славы и гнева, не притушил его радости.
Они выглядели такими счастливыми. Они улыбались, похлопывали друг друга по спине, обнимались и хохотали.
Шестеро старших не смеялись. Они шли в мою сторону, но я не
— Мне сказали, что ты лорд Утред, — произнес один из них. Он носил грязную белую рясу, подпоясанную веревкой, его волосы были белы, а борода серебрилась, а морщины на его узком потемневшем на солнце лице прорезали глубокие борозды вокруг рта и глаз.
Волосы падали ему на плечи, а борода достигала пояса. Хитрое лицо, подумал я, лицо облаченного полномочиями человека, наверное, он был видным священником, потому что держал тяжелый посох, украшенный сверху серебряным крестом.
Я ничего не ответил, наблюдая за молодежью. Большинство было просто мальчишками или мальчишками, едва превратившимися в мужчин. Их выбритые от лба до макушки головы выделялись своей белизной в сером свете дня.
Теперь из двери выходили и другие старики. Я предположил, что это родители тех мальчишек.
— Лорд Утред, — снова заговорил тот человек.
— Я поговорю с тобой, когда буду готов, — рявкнул я.
— Так не подобает, — ответил он, направив крест в мою сторону как будто с угрозой.
— Прочисть свой мерзкий рот козьей мочой, — сказал я, увидев юношу, за которым пришел, и подтолкнул Молнию вперед.
Двое стариков попытались меня остановить, но Молния лязгнула зубами, и они отшатнулись, отчаянно пытаясь сбежать. От Молнии убегали и вооруженные копьями датчане, а шестеро стариков разлетелись, как соломинки.
Я провел жеребца в толпу молодежи, наклонился в седле и схватил мальчишку за черную одежду. Потянул его вверх, перебросил вниз животом через луку седла и коленями развернул Молнию.
Тогда-то и начались неприятности.
Двое или трое молодых попытались меня остановить. Один потянулся к уздечке Молнии, что было ошибкой с его стороны, серьезной ошибкой. Зубы клацнули, юнец закричал, а я позволил Молнии встать на дыбы и опустить на него копыта.
Я услышал, как тяжелые копыта дробят кости, увидел хлынувшую яркую кровь. Молния, натренированная продолжать движение, чтобы враг не успел подсечь ей задние ноги, тронулась вперед нетвердой походкой, я пришпорил, бросив взгляд на упавшего с окровавленной головой человека.
Еще один глупец схватил меня за правую ногу, пытаясь стащить с седла, я резко опустил руку, и захват исчез. Потом мне попытался бросить вызов человек с длинными седыми волосами.
Он последовал за мной в толпу и прокричал, что я должен отпустить пленника, а потом сделал глупость, замахнувшись тяжелым серебряным крестом на длинном посохе в сторону головы Молнии.
Но Молния была тренированным боевым конем и легко уклонилась, а я нагнулся и схватил посох, выдернув его из рук старика. Но он по-прежнему не сдавался.