Языческий лорд

Корнуэлл Бернард

— Армия? — прорычал Сигурд, а потом настала тишина, потому что Кнут велел ему замолчать, дотронувшись до руки, увешанной золотыми браслетами.

Кнут по-прежнему крепко прижимал к себе дочь.

— Можешь уйти, — сказал он мне.

— Уйти? — спросил я. — Куда?

— Я дарую тебе жизнь, — заявил он, снова дотронувшись до руки Сигурда, чтобы пресечь его протесты.

— Моя жизнь тебе не принадлежит, ты не можешь мне ее даровать.

— Уходи, лорд Утред, — сказал Кнут почти умоляющим тоном. — Иди на юг, в Уэссекс, забери

своих людей, просто уходи.

— Ты умеешь считать, ярл Кнут? — спросил я.

Он улыбнулся.

— У тебя меньше трех сотен человек, а у меня? Я не могу сосчитать своих воинов. Они как песчинки на широком пляже, — он обнял дочь одной рукой и опустил другую, чтобы погладить Фригг по щеке. — Благодарю тебя за это, лорд Утред, — добавил он, — но просто уходи.

Сигурд взревел. Он жаждал моей смерти, но согласился бы на всё, что предложит Кнут.

— Я спросил, умеешь ли ты считать, — повторил я Кнуту.

— Я умею считать, — ответил он озадаченно.

— Тогда ты должен помнить, что у тебя двое детей. Мальчик и девочка, припоминаешь? И мальчишка все еще у меня.

Он моргнул.

— Если ты останешься в саксонской Мерсии или нападешь на Уэссекс, — заявил я, — может, у тебя останется только дочь?

— У меня могут родиться и другие сыновья, — ответил он, хотя и не очень убежденно.

— Возвращайся в свои земли, — сказал я ему, — и твой сын к тебе вернется.

Сигурд попытался было вступить в разговор сердитым тоном, но Кнут его оборвал.

— Поговорим утром, — объявил он мне и развернул лошадь.

— Поговорим утром, — согласился я, наблюдая, как они удаляются, а Фригг бежит между ними.

Разве что утром мы не будем разговаривать, потому что как только они скрылись из вида, я велел своим людям разобрать деревянный настил на мосту, а потом мы ушли.

И отправились на запад.

И я знал, что Кнут последует за нами.

Глава двенадцатая

Решил ли Эдуард Уэссекский отсидеться за стенами своего бурга? Я легко мог поверить, что Этельред сидит, поджав хвост, в Восточной Англии, потому что если он попытается вернуться в Мерсию, то столкнется с превосходящим его числом врагом и, возможно, он боится встретиться с датчанами в битве лицом к лицу, но отдаст ли Эдуард Мерсию армии Кнута?

Такая вероятность существовала. Его советчики были осторожны и боялись всех норманнов, но уверены, что прочные стены бургов Уэссекса смогут противостоять любой атаке. Но они не были глупцами.

Они знали, что если Кнут и Сигурд захватят и Мерсию, и Восточную Англию, тысячи воинов придут из-за моря, готовые попировать на костях Уэссекса.

Если Эдуард будет ждать за своими стенами, его враги станут сильнее. Ему придется столкнуться не с четырьмя тысячами датчан, а с десятью или двенадцатью. Его задавят числом.

Но все же существовала вероятность, что он решит остаться за укреплениями.

С другой стороны,

что же еще мог мне сказать ярл Сигурд? Вряд ли он бы сообщил, что западные саксы выступили мне навстречу. Он хотел вселить в меня беспокойство, и я это знал, и все же был обеспокоен.

А что еще я мог сказать своим людям, кроме того, что Сигурд соврал? Мне нужно было выглядеть уверенным.

— Сигурд просто мелет языком, — заверил их я, — конечно, Эдуард придет.

И мы сбежали, отправившись на запад в разгар ночи. Когда я был юн, я любил ночь. Я научился не бояться духов, что охотились в темноте, и бродить, как тень среди теней, слушать тявканье лисицы и уханье совы и не дрожать от страха. Ночь — это царство мертвых, и все живые ее боятся, но той ночью мы поскакали в темноту, как будто сами были ее частью.

Сначала мы добрались до Ликкелфилда. Этот город был мне хорошо знаком. Именно здесь я сброил в поток тело предателя Оффы. Того самого Оффы, что дрессировал собак, продавал новости и выдавал себя за друга, а потом попытался меня предать.

Это был саксонский город, но почти нетронутый датчанами, поселившимися вокруг, и я предполагал, что большинство саксов, как и Оффа, купили этот мир, выплачивая датчанам дань.

Некоторые из них, вероятно, служили в армии Кнута и наверняка отправились на могилу святого Чада в большой церкви Ликкелфилда, чтобы помолиться за победу Кнута. Датчане разрешали христианам иметь церкви, но если бы я попытался устроить святилище Одина на саксонской земле, христианские священники наточили бы ножи. Они поклонялись ревнивому богу.

Над крышами города кружили летучие мыши. Собаки лаяли, когда мы проходили мимо, а боязливый народ, пытающийся их утихомирить, был достаточно сообразителен, чтобы испугаться топота копыт в ночи. Ставни оставались закрытыми.

Мы с плеском переправились через ручей, в который я бросил Оффу, и я вспомнил визгливые проклятья его жены. Почти настало полнолуние, и луна, появившаяся из-за низких холмов, заливала дорогу серебристым светом. Деревья отбрасывали резкие черные тени.

Мы ехали в тишине, не считая стука копыт и позвякивания сбруи, следуя по римской дороге, прямой, как стрела, что бежала через низкие холмы и широкие долины из Ликкелфилда на запад. Мы уже пользовались этой дорогой раньше, не очень часто, но даже при лунном свете местность казалось знакомой.

Мы с Финаном остановились на безлесой вершине холма и взглянули оттуда на юг, пока всадники проезжали мимо. Впереди расстилался пологий склон с остатками соломы, а за ним темнел лес и другие холмы, а где-то далеко мерцал огонек костра. Я повернулся, чтобы посмотреть на восток, в ту сторону, откуда мы приехали. Был ли в небе какой-то отсвет?

Я хотел найти какие-нибудь доказательства того, что Кнут остался в Тамворсиге, что его огромная армия дожидалась зари до того, как выступить, но не заметил на горизонте никаких отсветов от костров.