Язычество древних славян
Шрифт:
Сводный чертеж раскопанных изображений И. И. Ляпушкин демонстрировал на предварительных сообщениях. Там можно было рассмотреть огромные (1,5 – 2 м) изображения птиц (лебедей?). Г. Т. Ковпаненко поставила под сомнение интерпретацию Ляпушкина и предположила, что в данном случае исследователь принял за изображения норы грызунов (Ковпаненко Г. Т. Племена скiфського часу…, с. 52 – 53). Научное наследие И. И. Ляпушкина позволяет судить о нём, как о хорошем раскопщике, умевшем отличить норы от искусственных выемок, и вместе с тем как об исследователе, чуждом каких бы то ни было фантазий. Думаю, что в зольнике Пожарной Балки действительно существовали рытые изображения птиц, что не противоречит наличию сусликовых нор в других местах.
Необходимо дальнейшее исследование таких интересных объектов, как зольники.
После
Ритуальный характер данного зольника обрисовывается вполне определенно, хотя сам исследователь считал, что «не может уже быть никакого сомнения в том, что зольники есть не что иное, как культурные отложения на участках, где были расположены жилищно-хозяйственные сооружения…» [45] . Теперь, когда мы знаем, что жилища были прямоугольными, заглубленными в землю сооружениями, несравненно меньшими по размеру, чем зольники, мы не можем согласиться с отождествлением зольников с жилищно-хозяйственными комплексами. Совершенно не сообразуется с таким комплексом изготовление рытых изображений с канавками глубиной до 30 см. Разве они нужны для хозяйственных надобностей?
45 Ляпушкин И. И. Поселение скифского времени…, с. 130.
И всё же упорный возврат археологов (Ляпушкина, Тереножкина) к теме обычного культурного слоя, объявление зольников простыми жилыми буграми имеет под собой некоторое основание. Дело в том, что зольная масса соломенных кострищ содержит большое количество бытовых предметов, правда, чаще всего поломанных.
Зольный слой в Пожарной Балке содержал: черепки разнородной посуды, глиняные пряслица, пуговицы, острия стрел, обломки ножей, обломки точильных камней, обломки каменных блюд, обломки зернотерок и обломки игл и шильев [46] . Уже один этот перечень обломков, находившихся в зольном слое во взвешенном состоянии, наталкивает на мысль о вторичном залегании этих бытовых предметов, оказавшихся в золе над жертвенником и над вырезанными в земле птицами.
46 Ляпушкин И. И. Поселение скифского времени…, с. 127.
Для объяснения такой насыщенности зольников культурными остатками следует, во-первых, вспомнить старую гипотезу С. С. Березанской о ритуальных кострах (от которой она, к сожалению, отказалась), а во-вторых, обратиться к обильному этнографическому материалу.
Разведение ритуальных огней в определенные календарные сроки восходит несомненно к далеким индоевропейским временам и прослеживается у всех европейских народов. Это хорошо документировано в трёхтомном коллективном издании «Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы» [47] , представляющем сводку современных обрядов у народов Европы. Для наших целей эта сводка полезна, но, к сожалению, в ней в очень малой степени использованы обряды, исчезнувшие в XVIII – XIX вв., но успевшие отразиться в научной литературе. Для получения общей картины в целом, для всех европейских народов, необходимо, пользуясь этим изданием, учесть два существенных обстоятельства: во-первых, сильное воздействие христианской календарной системы (в католическо-протестантском и православном вариантах), а также большое различие в природных условиях. Начало пахоты и сева, появление первых ростков, созревание хлебов, время выгона скота в поле – все эти важные для первобытных земледельцев сроки весьма различны на юге Европы и на её северных окраинах.
47 Календарные обычаи и обряды в странах зарубежной Европы. Зимние праздники. М., 1973; Весенние праздники. М., 1977; Летне-осенние праздники. М., 1978. Восточноевропейские обряды описаны в кн.: Соколова В. К. Весенне-летние календарные обряды русских, украинцев и белорусов. М., 1979.
Церковный календарь, который во многих случаях приспособился к старым языческим срокам молений и празднеств, сильно расшатывал эти сроки в тех случаях, когда церковь применяла подвижной пасхальный календарь, при котором амплитуда колебаний «великого дня» (пасхи) превышала месяц – от 22 марта до 25 апреля по старому стилю, или от 4 апреля по 8 мая по нашему григорианскому стилю. С пасхой был связан семинедельный великий пост, заглушавший всякую языческую праздничность; от срока пасхи находился в зависимости и троицын день. Приуроченные к троице (или к следующей за ней пятидесятнице) языческие «зеленые святки» тоже получали искусственную амплитуду колебаний. В силу этих причин древние языческие праздники оказались сдвинутыми в ту или иную сторону.
Древняя масленица, судя по обильной солярной символике, должна
Троицкие «зеленые святки», колеблющиеся между маем и июнем, очевидно, заменили собой древний ярилин день 4 июня.
Ритуальные огни древние славяне разводили несколько раз в году. Два из них твердо связаны с солнечными фазами: новогодние долгогорящие бревна на домашних очагах и общественные костры в день летнего солнцестояния. Третьим сроком солнечных костров следует считать масленицу. Вне солнечного цикла оказываются костры юрьева дня (23 апреля), 1 мая и редко встречаемые костры «зеленых святок» (середина мая – середина июня).
Новогодние огни внутри жилищ не могут иметь отношения к интересующим нас зольникам, так как для них выбирался огромный чурбан («бадняк»), который должен был гореть в очаге все 12 дней зимних святок; его постепенно пододвигали к огню. Все же остальные священные костры укладывались во второй квартал года: масленица (в древности, по всей вероятности, в конце марта); юрьев день – 23 апреля; первое мая; Купала – 24 июня [48] .
Но это – результат вытеснения и перемещения сроков церковным календарем.
48 Иногда упоминаются костры на пасху и в день пятидесятницы.
По этнографическим данным, для ритуальных костров в эти сроки характерно следующее: все они являлись общественным делом всей деревни или всего города. Городские костры устраивались на перекрестках улиц или даже на центральной площади перед ратушей, во Флоренции, например, на площади Синьории [49] . Деревенские ритуальные костры, как правило, разводились близ поселка за околицей на высоком месте. Зольники Пожарной Балки полностью отвечают этому обязательному условию – они расположены за валом поселения на высоком берегу Ворсклы, в соседстве с местным курганным кладбищем, т. е. в особом, священном урочище.
49 Календарные обычаи и обряды… Летне-осенние праздники, с. 10.
Второй общей чертой всех ритуальных костров является зажигание их от «живого огня», т. е. от огня, добытого трением; в редких случаях допускалось получение огня путем кресала – огнива и кремня. Это свидетельствует о глубочайшей древности общеиндоевропейского обряда возжигания в определенные, устойчивые для всех народов Европы сроки священных общественных костров.
Большой интерес для нас представляет организация и конструкция костров.
Площадка для будущего костра специально подготавливалась.
Костер должен быть большим, видимым издалека, так как, чем большую площадь озарит его пламя, тем щедрее будет солнце светить на поля.
Пламя костра должно быть «до неба». Иногда вокруг костра устраивалась ограда с воротами, сгоравшая вместе с костром. У некоторых народов (у сербов, у финнов) делалось одновременно несколько костров на одном холме: один – большой, а вокруг него – малые. Это напоминает нам группировку ранних зольников.
Материал для костра, по этнографическим данным, складывался из двух категорий горючего: во-первых, это солома, мякина, обмолоченные снопы, а во-вторых, – всевозможный мусор со дворов, всякое старье, хлам, старые метлы. «Среди сербов, черногорцев, частично словенцев было в обычае на масленицу собирать и сжигать мусор, чтобы изгнать нечистую силу из дома», «чтобы охранить скот от нечисти» [50] . В Испании костры «устраивают коллективно… принося для костра старую мебель и всякий хлам» [51] . В Австрии «за несколько дней до праздника молодежь ходила по деревне, собирала хворост и всякий горючий хлам» [52] . На русском Севере пинежский первомайский костер описывается так: «Костры жгли ночью за деревней, на самом высоком угоре (холме). Сжигали накопившийся за зиму хлам, смоляные бочки и пр. Костер старались сделать как можно выше („до неба“), в него подбрасывали сучья, вереск, а молодежь водила около него хороводы, пела песни, танцевала, иногда прыгала через костер. Когда огонь горел, кричали: „Лето встречаем, зиму провожаем!“ [53] .
50 Календарные обычаи и обряды… Весенние праздники, с. 250, 265.
51 Календарные обычаи и обряды… Летне-осенние праздники, с.46.
52 Календарные обычаи и обряды… Летне-осенние праздники, с. 144.
53 Соколова В. К., Весенне-летние календарные обряды…, с. 143 – 144.