Язычница

========== I. ==========

Леса кричали ей «Ветта, Ветта!», а небо улыбалось, дарило ей солнечное благословение, а реки пели… Снег — только ночью выпавший снег — хрустел под босыми ногами, но княжна не чувствовала холода. Новые блестящие сапожки, купленные матушкой как раз к смотринам, остались где-то за сугробом — Ветта не помнит, за каким именно. Длинные косы расплелись, и ветер играл её спутанными волосами. Шапка, отороченная мехом, и матушкин пуховый платок слетели в снег и сгинули там. Ветте смешно. Ветте радостно. Её душа поёт в тон лесам и рекам Леафарнара… И всем женихам Ибере не испортить её настроения. И всем женихам Ибере не отнять у неё того ощущения свободы, которое переполняет её теперь. И все женихи Ибере не сделают её жизнь настолько ужасной, чтобы ей захотелось умереть!.. Девушка бежит по снегу, ей и холодно, и хорошо. Пока леса Леафарнара поют и кричат её имя, пока Ибере любит её, как только мир может любить обычную девчонку, жизнь будет оставаться прекрасной, Ветта уверена в этом. Пока леса Леафарнара будут ей друзьями, ничего ужасного не случится… Ветта знает это. Она дитя этих лесов, этих рек, этого голубого чистого неба! Она не обыкновенная княжна, которую легко нарядить в красивое платье и заставить петь в усладу гостям и женихам. Она не её бледные послушные сёстры, которых и ударить-то страшно — вот-вот сломаются. Ветта сильная, крепкая, ей ничего не страшно. И оружием она владеет получше Милвена. И леса знает лучше

его. И даже верхом ездит лучше. Несправедливо, что его готовят править их родом, а её желают как можно скорее выдать за кого-нибудь замуж — за того, кто только согласится её взять. Она ведь во всём лучше его! Разве что Милвен в отличие от неё умеет красиво говорить и со многими договариваться. Но это и Эшер умеет! Несправедливо — когда едет Милвен, леса не встречают его восторженными криками, ели не кланяются ему, а снег не пытается с ним заговорить, уговорить его… Ветта бежит по лесу и смеётся. Ей не по нраву быть княжной. Она с куда большим удовольствием была бы обычной крестьянкой. Тогда бы она пошла в обучение к одной из ведуний, что говорят с лесом и с дикими зверями. Быть может, тогда Ветта смогла бы услышать ещё что-нибудь, кроме «Ветта» или «Зелёная княжна»… Быть может, тогда Ветта бы смогла поговорить с любимой собакой Милвена или с любимым соколом Эшера… С Шалым девушка могла общаться и без помощи всяких ведьм. «Зелёной княжной» её прозвали при рождении. Какой-то волхв, которого матушка почему-то тут же прогнала. А отцу — когда он ещё был жив — нравилось дразнить Ветту «Зелёной княжной». Она была ребёнком леса, ребёнком бескрайнего леафарнарского леса, её не трогал ни один зверь из чащи, она даже в детстве не могла заблудиться или пострадать, когда маленькая убегала от матери, сестёр и старшего брата, чтобы только не слышать бесконечные наставления… А потом девчонка и сама хотела, чтобы её называли так. «Зелёной княжной». Лори Астарн обычно называли «пурпурной герцогиней», Ветте порой тоже хотелось, чтобы её называли как-то похоже. А зелёный цвет принадлежал ей, быть может, ещё более сильно, чем пурпурный Лори. Когда леса были одеты своей листвой, Ветта особенно любила их. И Леафарнар, и весь Ибере тоже. Когда весь мир цвёл, когда становился настолько радостным и — как ей кажется — свободным. Когда весь мир казался ей особенно добрым, особенно открытым, особенно смелым… Летом, когда в волосах Ветты всегда венок из цветов и крапивы, когда можно выбежать из дома в одном исподнем. И ночные пляски вокруг костра с крестьянскими девками, которых Ветта любит куда больше, чем родных сестёр!.. Летом жизнь кажется особенно полной, особенно насыщенной. И никто не способен удержать в это время года княжну в горнице. Но зимой Ветта любит Ибере не меньше. Зимой — вот такой зимой, как сейчас! Безветренной, морозной и снежной, когда каждое утро на окне появлялись причудливые узоры, когда можно было бежать по снегу босиком, проваливаться в него, а потом большую часть дня и вечера греться, завернувшись в шерстяное одеяло. Зимой, когда можно допоздна гулять, лепить снежных баб и снежные города, когда можно запустить пригоршню снега за ворот Милвену и толкнуть Эшера в сугроб!.. Ветта любит катание на санях и купаться в проруби тоже любит, и смеяться потом, отогреваясь около печки. И праздник солнца на окончание зимы тоже любит. С блинами, со сжиганием соломенного чучела и дикими песнями…

Вскочить бы на Шалого! Обнять бы его, посмотреть бы в его умные глаза… И унестись бы куда-нибудь далеко-далеко — на Труук или Беспоутт. И никогда больше не возвращаться в родной терем. Только заглядывать на Леафарнар порой — такой безумно родной и потрясающе красивый… Вскочить бы только на Шалого! И скакать на нём до тех пор, пока конь не устанет!.. И кормить его хлебом, и поделиться всеми своими радостями и печалями… И заплакать, и закричать, и засмеяться в голос!.. Ветта скатывается по снегу к реке. Платье, приготовленное матушкой к очередным смотринам — глупая затея, ведь Ветту всё равно никто замуж не возьмёт — и, расшитое жемчугом и серебром, зацепившись за какую-то ветку, рвётся. А княжна лишь хохочет. Накидка, отороченная соболем, вряд ли может согреть кого-нибудь, кто действительно нуждается в тепле, но Ветте нисколько не холодно. Ей хорошо, радостно и легко. И ни одно существо во всём Ибере не сможет испортить ей этот день. Ох, если бы только Шалый был с ней!.. Но матушка сказала Милвену оседлать его и ехать в один из ближайших городов от их терема. Оседлать!.. Подумать только! Бедный Шалый! Он ведь совсем не привык к такому обращению! Ветта всегда ездила без седла. Это и не нужно было — конь слушался её, а она его всегда понимала. Княжна фыркнула от смеха, представив, как Шалый сбросит Милвена, когда они уже будут подъезжать к городу! Шалый — гордый конь. Он не любит седла. И не любит Милвена, который хочет всеми помыкать. Шалый куда больше любит Ветту, Эшера или конюшего Благослава… Снег забивается княжне за ворот, ей немного неприятно, но больше — весело. Ветта разгребает снег, чтобы увидеть лёд. И жизнь под ним. Ветта стоит на коленях и очищает лёд от снега. Пальцы краснеют от холода, но княжна знает, что в этом нет ничего страшного — ещё немного, и она отправится домой. В княжеский терем, в котором ей придётся просидеть ближайшие пару дней. Рукавиц Ветта с собой никогда не берёт — руки всегда можно согреть, а мириться с неудобствами, которые неизбежно несут в себе варежки, девушка совершенно не желает. Матушка не простит ей, если она опоздает на очередные смотрины слишком сильно. А Ветте не хочется получить лишние пару пощёчин. Но пощёчины ещё полбеды — куда больше княжну расстроит тот факт, что ей запретят несколько дней выходить из дому. А разве в тереме можно заняться хоть чем-нибудь? Быть может, сестрицам и нравится весь день просиживать над пяльцами и в обнимку с веретеном, но Ветту такие занятия совершенно не устраивают, а играть на гуслях она совершенно не может, так как все ноты для неё — одно и то же. Это Эшер в этом разбирается. А ей, Ветте, ни к чему. Всё равно ни один умный мужчина не выберет старшую из певнских княжон себе в жёны. Ни одному человеку не захочется видеть женой такую дикарку, которая похожа скорее на дворовую девку, чем на дочь знатных родителей. Дикарку, чьё лицо постоянно исцарапано, перемазано золой, пеплом, грязью, на чьих руках мозоли, которые ничем уже не размягчить, которая может босиком ходить по снегу… Девчонку, которая явится на обед без сапог, шапки, платка и в разорванном платье. Девчонку, которая по росту не уступает большинству парней, крепкую и сильную, которая на коне держится получше, чем многие. Никто не захочет видеть Ветту Певн своей женой — неловкую в танцах, с некрасивым слишком резким голосом и мужицкими повадками. Её младшие сёстры куда больше походят на настоящих княжон — гордая, почти до чопорности гордая, Евдокия, грациозная и прекрасная Лукерья, трогательная и нежная Мерод… И, стоит заметить, девушку такой расклад более чем устраивает. Ветта совершенно не хочет замуж, не хочет, чтобы её вольная жизнь когда-нибудь закончилась… Ей куда больше нравится ходить с девицами из деревни по ягоды и грибы, удить с Благославом рыбу и каждую неделю рвать очередное платье… Ветта совершенно не желает когда-нибудь стать такой же скучной княгиней, какой стала её матушка. Она не может представить свою жизнь без Шалого, без леса и реки. Не может представить свою жизнь без братьев — троих из четверых, так как Милвена она, чего таить, не очень-то

жалует. Не может представить свою жизнь без терема, костров и песен, не может представить свою жизнь без свободы. Без ближайших деревень, без капища, которое ещё осталось в лесу… Ветте нравится её жизнь, и ей не хочется, чтобы всё в одночасье переменилось.

Ветте сто семнадцать, и для демонов она ещё совсем дитя. Жизнь в ней бьёт ключом. Даже слишком сильно для девушки её возраста. Считается, что детство для неё уже должно было закончиться… Ветта помнит своих сестёр, когда они были маленькие. И, пожалуй, разве что Мерод боялась их шумных игр. Евдокия и Лукерья точно так же любили бегать, как и Ветта. И их тоже невозможно было удержать в душном тереме летним днём. И не было для них лакомства вкуснее пряника с деревенской ярмарки, на которую они тайком от взрослых пробирались!.. Так почему же только Ветта сейчас помнит то ощущение свободы? Почему только Ветта не боится взять в руки меч или лук? Почему только Ветта ездит верхом?.. Почему Евдокия и Лукерья смирились со своей участью? С этой незавидной женской участью?.. Ветта не хочет даже думать о замужестве. Не хочет даже думать о том, чтобы становиться матерью. Девушка хочет всю жизнь — у демонов она достаточно долгая — оставаться столь же свободной и радостной, как в это мгновение у реки. Княжна хочет, чтобы леса и дальше кричали её имя, костры пылали так жарко, что через них едва можно было перепрыгнуть! Ветта хочет на всю жизнь остаться в девках, чтобы только иметь возможность жить так, как она живёт сейчас.

И пусть будет вечным тот миг, когда весь мир внимал ей, и она слышала его, чувствовала и понимала так же ясно, как и теперь.

Ветта встаёт на ноги и поднимается наверх по крутому берегу. Радость и теперь не покидает её. Она верит, что пока леса Леафарнара будут ей друзьями, ничего ужасного не случится. Да и разве может произойти что-то плохое, когда Ветта чувствует себя такой счастливой, такой свободной? Да и может ли произойти что дурное, если жизнь настолько прекрасна, как теперь? Разве может стать плохим день, который начинался солнечным морозным утром? Разве может жизнь быть ужасной, когда само небо — твой друг?..

Но нужно бежать домой. Обратно в высокий тёмный терем, где её сёстры старательно вышивают и ткут, а матушка смотрит за тем, чтобы дворовые правильно накрыли на стол, где вечно брянчит на своём музыкальном инструменте Эшер, где душно и тепло. И где на Ветту обязательно будут кричать за испорченное платье и канувшие в забвение сапожки, шапку и старинный матушкин платок. Кажется, платок был подарком матушке на именины от её матушки. И за платок ей особенно достанется — уж на сапожки и шапку у Певнов хватит денег. Но Ветта нисколько не жалеет. Завтра она ещё вернётся в лес. И пусть её запрут в тереме, Ветта хоть из окна вылезет, спустится на крышу конюшни, а уж оттуда спрыгнет на землю. И обязательно покормит белку — сегодня при ней не оказалось орехов или печенья, так как матушка хотела кормить её перед обедом, на котором Ветте всё равно не дадут поесть вдоволь, опасаясь неприятного впечатления, которое она может произвести на жениха. Как будто разорванное платье, раскрасневшиеся щёки и мозолистые руки не произведут на её очередного жениха неприятное впечатление!.. Если матушка хочет, чтобы её предприятие увенчалось успехом, ей стоит выбрать для этой цели Евдокию или Лукерью — уж те обязательно сумеют очаровать выбранного матушкой мужчину. Да даже крошка Мерод сможет это сделать. Но не Ветта. Разве может нормальный мужчина увидеть в этом пугале с растрепавшимися волосами и блестящими от азарта глазами свою суженную? Да и разве Ветта сможет когда-нибудь найти мужчину, чтобы во всём был ей ровня?

Ветта спотыкается и падает прямо в сугроб. С платья вновь сыпется жемчуг, а Ветта, пытаясь схватиться за ближайшее дерево, сдирает кожу себе с руки. Княжна бездумно прижимает кисть ко рту, слизывая капельки крови, после чего решает приложить к пораненному месту снег. Платье безнадёжно испорчено, и уж одним криком матушка на этот раз не ограничится, но Ветта не спешит расстраиваться из-за этого. Подумаешь. Да даже если и ударит — ничего страшного.

Ах, если бы подол был чуть короче, княжна не споткнулась бы об него! И если бы не спешила бы так на смотрины, на которые, должно быть, всё равно уже опоздала. Ветта ненавидит смотрины. И ненавидит все княжеские праздники. Они всегда несли ей одни неприятности! Вот как теперь — в такой прекрасный солнечный день она должна была всё утро проходить в неудобных красных сапожках, которые сняла и кинула в первый попавшийся на пути сугроб, как только убежала в лес, а теперь, не прогуляв ещё и двух часов, возвращаться в душный терем…

Но уже тридцать лет как матушка ежегодно устраивала смотрины. И все они заканчивались одинаково — очередной жених, испуганный внешним видом и разочарованный манерами своей невесты-княжны, откланивался и поспешно уезжал в своё поместья, откуда больше никогда в жизни не приезжал на Леафарнар. Все смотрины в итоге заканчивались матушкиным гневом и смехом Эшера, которому потом тоже влетало за то, что он относился совершенно несерьёзно к судьбе своей старшей сестры. А Евдокия и Лукерья косились на сестру с осуждением — ведь им «тоже», как они сами говорили, хотелось замуж, а устраивать смотрины для Евдокии матушка начнёт лишь тогда, когда выдаст замуж Ветту. А Лукерье надо дождаться, пока выйдет замуж Евдокия. И только после этого будут устроены смотрины для Мерод.

Ветта с радостью отдала бы Евдокии право выходить замуж первой. Уж она-то точно сумеет влюбить в себя любого принца, какого только захочет! Куда уж до неё мужичке Ветте!.. Девушка смеётся и отряхивается от снега. Подумаешь — платье промокнет. Оно и без того уже безнадёжно испорчено. Впрочем, всё оно неважно. Ветта всё равно не понравится очередному жениху. Покажется тому слишком грубой, слишком простоватой и, пожалуй, неумёхой.

Ветте сто семнадцать, и для демонов это самый возраст вступать в брак. Но что делать в том случае, если выходить замуж совершенно не хочется? Если всего милее — верховые прогулки и народные праздники? Если больше всего хочется бежать и чувствовать дыхание ветра на своём лице? Она с радостью отдала бы сёстрам право первородства, если бы только могла это сделать. Она с радостью осталась бы старой девой. Старая ведунья Майя, что живёт за холмом в своей землянке, вообще никогда не бывала замужем. А Ветте она в тысячу раз милее напыщенных княгинь, графинь и боярынь, что приезжают на Леафарнар, чтобы подыскать невесту своему драгоценнейшему сыночку! Те визжат, как только увидят безобидную ручную мышь Ренни, которую Вета подобрала, когда у той была перебита лапка…

Надежда на то, что нынешнему жениху кто-нибудь передаст слухи про «дурнушку Ветту», про «мужичку Ветту», про «дикарку Ветту», и он не приедет к ней, всё никак не покидает княжну. Ей хочется думать, что в этот раз смотрины сорвутся. И даже не по её вине. Тогда всё будет хорошо. Тогда она завтра снова выбежит в лес, снова случайно снесёт стол, на котором будут лежать вышивания её младших сестёр… Подумаешь — остаться старой девой… Велика беда! Угодно же матушке всё драматизировать! Лишь бы он не приехал, только бы не приехал…

Надежда разбивается в пыль, как только Ветта видит рядом с родным теремом чужие сани. Явно купленные специально для того, чтобы прокатиться пару раз — туда и обратно к терему Певнов. Это хуже, чем только можно себе представить — вероятно, жених откуда-то с жарких уровней Ибере. Или с тех, где никогда не бывает снега. Это хуже, чем только можно себе представить. Покинуть Леафарнар — ещё полбеды! Куда хуже — оказаться на уровне, где всё будет совершенно иным, где природа будет совершенно иной…