Язык цвета. Все о его символике, психологии и истории
Шрифт:
Отцом современных джинсов принято считать Ливая Страусса, известного тем, что он популяризировал синие джинсовые комбинезоны эпохи Золотой лихорадки, которые изначально должны были выполнять функцию защитного слоя поверх брюк или гамаш. Хотя компания из Сан-Франциско по-прежнему является глобальной творческой и коммерческой движущей силой в мире джинсов, мистер Страусс не изобретал их.
Прочная одежда, предназначенная для шахтеров, работающих в грязи и рыхлой породе калифорнийских холмов, пользовалась большим спросом в середине XIX века, а успешный торговец Ливай Страусс был посредником – заказывал эти товары по оптовым ценам и продавал их покупателям в розницу. Популярными являлись плотные ткани, такие как палаточный брезент и деним, причем не было какого-то одного доминирующего цвета.
То, что изначально считалось прочной джинсовой
Латышский иммигрант Джейкоб Дэвис, портной из Рино, обратился к Страуссу в 1872 году с интересным предложением. Так как у него не было возможности рискнуть и заплатить 68 долларов за патент США, чтобы защитить свою технику прикрепления карманов с помощью клепок к рабочим брюкам из неокрашенного хлопка утка или голубой джинсовой ткани, купленной в магазине Страусса, Дэвис обратился к тому за помощью. В обмен на то, что предприниматель взял на себя все проблемы, связанные с заявкой, и решал вопросы с патентным бюро по поводу деталей, Джейкоб предложил ему половину доли в бизнесе по производству рабочей одежды[220]. После получения патента в 1873 году Ливай начал производство джинсов в Сан-Франциско, а Дэвис контролировал все процессы. Они использовали высококачественный деним из Нью-Гэмпшира от Amoskeag Manufacturing Company, и в рамках сотрудничества выпускались все джинсы модели 501s вплоть до 1920 года.
Спустя почти 150 лет, глядя на мир, в котором голубые джинсы стали неотъемлемой частью жизни, мы могли бы сказать, что «остальное вам и так известно». Однако путь, проделанный от одного из практичных вариантов одежды для небольшой группы трудолюбивых людей с Дикого Запада до повседневного предмета гардероба, не был прямым. Прежде чем джинсы превратились в главный элемент современной моды, с ними чего только не случалось.
От шахтеров мы переходим к ковбоям – исторически неоднородной группе, состоящей из латиноамериканцев, коренных индейцев, темно- и белокожих, чье умение справляться с животными, погодой и местностью помогло прокормить и одеть Соединенные Штаты. Синтез культур при разработке функциональной одежды, способной сохранять прохладу в летний зной, тепло в зимнюю стужу и сухость в бурю, породил язык кожи и текстиля, подходивший для жизни в седле. Джинсы стали частью ковбойского стиля, и вскоре Lee, Wrangler и другие региональные бренды начали конкурировать с Levi Strauss за внимание. Ковбойская одежда и сегодня обладает мощным, почти магнетическим притяжением.
Отчасти это объясняется тенденцией мифологизировать подобный образ жизни в XIX веке – в основном в попытке оправдать концепцию «Предначертания судьбы»[221] и экспансию Соединенных Штатов на запад. «Белизна» колониального образа мышления – одна из причин того, что в нашем воображении закрепились белокожие ковбои в джинсовой одежде, а не их темнокожие собратья. Другой причиной оказался Голливуд: всем надолго запомнились их изображения на фронтире[222].
Невероятно популярные на рубеже прошлого века романы на ковбойскую тему – а иногда и более литературно значимые рассказы таких авторов, как Оуэн Уистер[223] и Зейн Грей[224], – проложили путь ранним голливудским вестернам. «Вирджинец»[225] (1929) с Гэри Купером, «Большая тропа»[226] (1930) с Джоном Уэйном и десятки других фильмов, в которых главными героями были суровые мужчины со стойкими моральными принципами и глубокой любовью к лошадям, рассказывали истории о добре и зле, разыгрывавшиеся на фоне прекрасных гор и равнин западных штатов. Как и в случае с легендами о рыцарях и мифами о героях и героинях Древней Греции и Рима, жанр вестерна находит отклик в нашем воображении, потому что исследует переживания и ищет ответы на сложные вопросы, свойственные человечеству в целом. Благодаря костюмам персонажей синие джинсы и голубые рубашки шамбре заработали популярность среди одного-двух поколений зрителей.
Гэри Купер носил синие джинсы в фильме 1940 года «Человек с Запада» – одной из многих картин, в которых проводилась ассоциация между джинсовой тканью и романтикой американского Запада.
Как и в любой другой традиции, оглядываясь назад, можно обнаружить множество недостатков вестерна – особенно это касается образов коренных американцев. Начиная с 1960-х годов писатели и режиссеры старались переосмыслить и деконструировать жанр, стремясь отразить эволюцию взглядов общества на такие сферы, как права коренных народов, отношение к женщинам, определение мужественности и неотъемлемый вклад цветного населения в жизнь страны. Начиная с картины Серджо Леоне «Хороший, плохой, злой»[227] 1966 года, ковбоев стали наделять глубокими духовными и высокими моральными качествами, что, возможно, достигло кульминации в цикле
Сексуальная привлекательность
Чем они уже, тем лучше продаются. Кельвин Кляйн[229]
Ковбои с высокими моральными принципами не единственные, кто помог джинсам занять высокое место в мировом коллективном бессознательном. Их использование в качестве тюремной одежды добавило привкус нонконформизма к атмосфере благородной независимости голливудских вестернов – мощное сочетание, понравившееся студентам, которые стали носить джинсы в знак независимости и свободы от правил и традиций родителей. В середине XX века начал формироваться концепт современного подросткового возраста – именно тогда период экспериментов между детством и зрелостью был выделен в отдельный этап взросления, и джинсы оказались униформой бунтующих молодых людей на всех ступенях социальной лестницы.
В 1948 году Марлон Брандо в роли Стэнли Ковальски в постановке по пьесе Теннесси Уильямса «Трамвай “Желание”» привлек внимание к сексуальной привлекательности джинсов. Художник по костюмам Люсинда Баллард одела персонажа в рабочую одежду «синих воротничков» – футболку и голубые джинсы. Ища способы подчеркнуть «животную сущность»[230] героя, она окрасила футболку в тусклый красный цвет, напоминающий мясо, чтобы создать впечатление, будто та прилипла к телу, мокрому от пота, жарким новоорлеанским летом. Когда пришло время доработать джинсы Ковальски, Баллард заколола семь пар Levi’s так, чтобы они обтягивали тело Брандо, а затем уменьшила их с помощью 24-часовой стирки в стиральной машине. Результат не оставлял пространства для воображения.
Марлон Брандо добавил джинсам сексуальности; актерская проба в костюме для экранизации «Трамвай “Желание”» (1951).
Позже художница вспоминала, что удалила подкладку карманов у одной из пар, чтобы добиться более ровной линии силуэта. Брандо, известный стремлением вживаться в роль, попросил ее проделать то же самое со всеми джинсами Ковальски: «Я думаю, Стэнли был бы не против засунуть руки в карманы и пощупать себя»[231]. За успешной бродвейской постановкой последовала киноверсия 1951 года, завоевавшая премию «Оскар». В мире кассовых сборов, где все еще доминировали галантные и лощеные типажи, как у Кэри Гранта и Дугласа Фэрбенкса, Брандо своей игрой открыл новые горизонты. Джинсы так и не смогли восстановить прежний моральный облик.
Задумчивый Джеймс Дин стал еще одной иконой, носящей деним, воплотив раздражение молодежи периода после Второй мировой войны, которая пыталась выработать уникальную идентичность поколения. В трех своих последних фильмах, «К востоку от рая»[232] (1955), «Бунтарь без причины»[233] (1955) и «Гигант»[234] (1956), Дин сыграл роли, в полной мере раскрывающие образ молящего о признании, борющегося с трудностями чужака. Юношеское беспокойство подпитывало чередование надежд и отказов, удовлетворения и разочарования, свойственные его персонажам. Герои, часто одетые в синие джинсы, передавали эмоциональное состояние молодых людей, чья жизнь так или иначе лишена цели и принадлежности к социальной группе, несмотря на относительное изобилие и свободу, окружавшие многих из них.
Брандо и Дин «насытили» джинсы новой энергией, сделав их знаком бунтарства, сексуальных экспериментов и телесного нонконформизма. Таким образом, мы можем провести прямую линию к джинсам и белой кожаной бахроме Джими Хендрикса на сцене Вудстока, затем к мини-шортам Дейзи Дьюк – вплоть до современных икон, таких как Лиззо и Гарри Стайлз, чьи наряды из денима воспринимаются как ????????????????????????????????????????????????????????????????
Попутно такие дизайнеры, как Кельвин Кляйн и Глория Вандербильт, придумали, как направить влияние глобальной модной машины на одежду, всегда обозначавшую статус аутсайдера. Кляйн, в частности, в 1981 году выпустил серию рекламных роликов с участием тогда еще 15-летней Брук Шилдс, вызвав бурный отклик в обществе. Ее юность и неприкрытая сексуальность слов и образов кампании еще больше размыли и без того нечеткие границы приличий. Невероятный успех дизайнерских джинсов продолжается и сейчас, как продолжается и эксплуатация концептов молодости и греховности в маркетинге. Прошедшие десятилетия, корпоратизация[235] большей части джинсового мира и растущая обеспокоенность экологическими последствиями активного производства не смогли разрушить универсальный образ – джинсы все еще символизируют независимость и непоколебимую индивидуальность, приправленные сексуальностью и бунтарством.