Язык, онтология и реализм

Макеева Лолита Брониславовна

Придя, таким образом, к выводу, что «нельзя серьезно решать реальные философские проблемы, не будучи более чутким и внимательным к своей эпистемологической позиции» [Putnam, 1983, p. vii], Патнэм подверг резкой критике позицию, которой раньше придерживался сам и которой продолжают придерживаться многие его коллеги, обозначив ее как «метафизический реализм». Итак, что же представляет собой метафизический реализм в его понимании и в чем его главные недостатки?

В теоретической реконструкции Патнэма метафизический реализм сводится к следующей совокупности тезисов. 1. «Мир состоит из некоторой фиксированной совокупности независимых от сознания объектов», т. е. имеется один вполне определенный мир, существование которого не зависит от сознания. 2. «Существует только одно истинное и полное описание „того, каким является мир“». 3. «Истина представляет собой особое отношение соответствия между словами и мыслями-знаками, с одной стороны, и внешними предметами и множествами предметов, — с другой» [Putnam, 1981, p. 49]. Эта совокупность тезисов имеет под собой ряд допущений, которые, считает Патнэм, будучи представлены в явном виде, показывают несостоятельность данной позиции. Во-первых, в метафизическом реализме сознание, перцептивно реагирующее на мир и репрезентирующее его в своих ментальных образах и концептах, оказывается наблюдателем, помещенным «вне» этого мира, ибо только с такой позиции можно претендовать на знание реальности, как она есть сама по себе, независимо от сознания. В результате мир и сознание оказываются разделенными «эпистемической пропастью», через которую сторонники метафизического реализма пытаются перебросить мостик в виде идеи соответствия.

Патнэм следующим образом описывает проблему, с которой они при этом сталкиваются: «вовне находятся объекты, имеется сознание/мозг, осуществляющее(ий) мышление/вычисление. Каким образом знаки осуществляющего мышление человека вступают в единственное соответствие с объектами и множествами объектов, находящихся вовне?» [Putnam, 1981, p. 51]. Шансы решения этой проблемы, с его точки зрения, ничтожны. Во-вторых, утверждая возможность единственного истинного и полного описания мира, как он есть сам по себе, метафизический реалист приписывает познающему субъекту позицию, которую может занимать только Бог и которая, говоря словами Томаса Нагеля, дает нам «вид из ниоткуда» [130] , поскольку только таким образом можно было бы преодолеть ограниченность и контекстуальную обусловленность каждой конкретной точки зрения и «объективно» сравнить объекты, находящиеся в мире, и их репрезентации в сознании человека. Люди же, как известно, не боги, и утопичность такого эпистемологического подхода должна быть очевидной. Впрочем, Патнэм не только выявляет философские допущения метафизического реализма, но и демонстрирует его несостоятельность в решении многих философских проблем.

130

Это выражение является названием работы Т. Нагеля, посвященной проблемам объективности и реализма, «The View from Nowhere».

Во-первых, по мнению Патнэма, с позиций метафизического реализма невозможно понять природу референции, если только не предположить, что между репрезентациями (физическими и ментальными) и их референтами существует необходимая связь. Теории, в которых подобная связь постулируется, например сознанию приписывается такая способность, как интенциональность, Патнэм называет «магическими» теориями референции и для их опровержения предлагает очередной научно-фантастический рассказ. Допустим, существует планета, населенная людьми, которые во всем похожи на нас, за тем лишь исключением, что они никогда не видели деревьев. Однажды пролетающий мимо космический корабль роняет на эту планету листок с изображением дерева. Вполне вероятно, что после длительного рассматривания этого изображения у жителей указанной планеты складывается точно такой же ментальный образ, каким обладаем и мы, но если для нас этот образ является репрезентацией дерева, то для них — нет, ибо они никогда не имели каузального взаимодействия с деревьями. Это доказывает, полагает Патнэм, что «даже большая и сложная система репрезентаций, как вербальных, так и визуальных, не имеет внутренней, встроенной, таинственной связи с тем, что она репрезентирует» [Putnam, 1981, p. 5].

Но если магические теории референции не верны, то как объяснить наличие референции к тем представителям естественных классов, с которыми мы не имели каузального взаимодействия? Согласно Патнэму для метафизического реалиста возможно только такое объяснение: сначала имеются объекты сами по себе, например лошади, затем человек с помощью своеобразного «лассо» заарканивает часть из них благодаря каузальному взаимодействию и вводит соответствующий термин, который охватывает не только заарканенных лошадей, но и всех лошадей вообще в силу того, что они принадлежат к тому же самому естественному классу, т. е. являются, как говорит Патнэм, «самоидентифицирующимися» объектами. Но что означает принадлежность «к тому же самому классу»? По мнению Патнэма, это выражение утрачивает смысл вне концептуальной системы, которая определяет, какие свойства выражают сходство, а какие — нет, поэтому для метафизического реалиста, который говорит о мире, независимом от каких бы то ни было концептуальных схем, референция становится совершенно непостижимой. Забегая чуть вперед, отметим, что, с точки зрения Патнэма, если принять, что объекты и знаки являются внутренними по отношению к схеме описания, то любой знак, «используемый определенным образом и определенным сообществом пользователей, может соответствовать определенным объектам в рамках концептуальной схемы этих пользователей» [Putnam, 1981, p. 52]. И тогда определение референции сводится к совокупности тавтологий типа: «заяц» обозначает зайцев; «инопланетянин» обозначает инопланетян и т. д. А раз так, то у нас есть основания полагать, что объекты, из которых состоит мир, в большей степени являются «продуктами нашего концептуального изобретения, а не „объективного“ фактора в опыте, фактора, независимого от нашей воли» [Putnam, 1981, p. 54]. Именно такое представление об объектах и референции Патнэм связывает с внутренним реализмом.

Однако метафизический реализм повинен не только в неспособности объяснить референцию, но и в уязвимости перед скептическими доводами; в частности, с его позиций, считает Патнэм, нельзя опровергнуть предположение о том, что человеческие существа в действительности являются «мозгами в сосуде», тогда как с позиций внутреннего реализма это опровержение построить несложно.

Для начала представим себе, что мозг человека помещен в сосуд с питательной средой, поддерживающей его в живом состоянии. При этом нервные окончания мозга соединены со сверхмощным компьютером, который, посылая разнообразные электронные импульсы, рождает в мозге ощущения и впечатления, совершенно идентичные ощущениям и впечатлениям обычного живого человека. Мозгу кажется, что его окружают люди и привычные предметы, он «ощущает» свое тело и чувствует совершаемые им движения. Более того, предположим, что все человеческие существа являются подобными мозгами в сосуде, т. е. функционирование компьютера запрограммировано таким образом, что создает у всех мозгов, помещенных в сосуды, коллективную галлюцинацию.

Согласно Патнэму, опровержение этого предположения основывается на том, что высказывание «Я являюсь мозгом в сосуде» является самоопровергающимся в том смысле, что из признания его истинности вытекает его ложность. Для того чтобы это высказывание было истинным, входящие в него слова должны иметь референцию к реальным объектам и эти объекты (в данном случае мозг и сосуд) должны находиться в указанном отношении друг к другу. Если это высказывание произносится живым человеком, то слова «мозг» и «сосуд» имеют реальных референтов, но высказывание является ложным, поскольку описывает несуществующее положение дел. Если же высказывание произносится мозгом в сосуде, то данные слова имеют референцию лишь к совокупностям чувственных впечатлений или электронных импульсов; они не могут иметь референции к внешним объектам, поскольку между мозгом в сосуде и внешними объектами отсутствует каузальное взаимодействие, а допущение о необходимой связи между словами и их референтами является неверным. В силу этого указанное высказывание, произнесенное мозгом в сосуде, также является ложным. Итак, допустив истинность высказывания «Я являюсь мозгом в сосуде», мы в ходе рассуждения пришли к его ложности, доказав тем самым его самоопровергаемый характер.

Согласно Патнэму, метафизический реалист не может воспользоваться данным доказательством, так как он не способен объяснить отношение референции, тогда как, если мы откажемся от метафизического реализма, то сможем отбросить гипотезу о мозгах в сосуде как «чисто лингвистическую конструкцию» или «историю», поскольку нельзя найти наблюдателя, кроме Бога, с позиции которого эта история могла бы быть рассказана, ибо эта гипотеза «с самого начала предполагает понимание истины с точки зрения Бога» [Putnam, 1981, p. 50]. Таким образом, согласно Патнэму, скептицизм — это порождение метафизического реализма, неизбежная расплата за «эпистемический разрыв» между сознанием и миром. Этот вывод, как, впрочем, и способ преодоления скептицизма, не новы: их предложил в свое время Кант (говоривший, правда, не о метафизическом, а о трансцендентальном реализме), однако Патнэм и не скрывает, что его концепция внутреннего реализма имеет корни в философии Канта.

Теоретико-модельный аргумент

Патнэма, названный так потому, что он опирается на теорию моделей [131] и известный результат, полученный в этой теории, — теорему Левенгейма — Сколема [132] , также призван выявить проблематичность референции, как она понимается в метафизическом реализме. Поскольку этот аргумент носит довольно технический характер, мы укажем лишь его основную идею. Непосредственным объектом критики для Патнэма в этом аргументе выступает распространенное представление о том, как устанавливается интерпретация нашего языка, т. е. как присваиваются экстенсионалы или интенсионалы словам и выражениям. По его словам, «трудность, с которой сталкивается общепринятая точка зрения, связана с тем, что здесь делается попытка установить экстенсионалы или интенсионалы отдельных терминов через установление условий истинности предложений в целом» [Putnam, 1981, p. 32–33]. Однако, как показывает Патнэм в своем аргументе, можно задать абсолютно различные интерпретации языка, которые тем не менее сохранят истинностное значение каждого предложения в неизменном виде, т. е. никакого приписывания истинностных значений какому-либо классу целых предложений не может быть достаточно для установления референции терминов и предикатов. А это означает, что невозможно выделить какое-либо единственное отношение референции между терминами и их референтами в качестве отношения соответствия, а стало быть, это опровергает метафизический реализм, связанный с допущением такого выделенного отношения соответствия между языком и реальностью.

131

Теория моделей — это раздел математической логики, в котором изучаются связи между синтаксическими свойствами формальных языков и семантическими свойствами их интерпретаций с помощью теоретико-множественных структур.

132

Согласно теореме Левенгейма — Сколема, если какая-либо теория, сформулированная в логике предикатов первого порядка, выполнима на некоторой бесконечной области, т. е. имеет бесконечную модель, то она выполнима и на конечной или счетной области. Эта теорема является довольно парадоксальным результатом. Допустим, если мы хотим задать систему аксиом, которые в качестве модели имели бы множество действительных чисел, которое, как известно, не является счетным, то, согласно теореме Левенгейма — Сколема, какую бы совокупность аксиом мы ни сформулировали, если она выполняется для действительных чисел, то она будет выполняться и для натуральных чисел. Это означает, что «посредством аксиом рассматриваемого типа невозможно отличить несчетную область от счетной или конечной» [Новиков, 1973, с. 182].

По сути, полученный Патнэмом результат согласуется с тезисом непостижимости, или неопределенности, референции Куайна, но здесь есть два важных различия. Во-первых, вывод Патнэма является более сильным: если у Куайна переинтерпретации, сохраняющие в неизменном виде истинностное значение предложения, тесно связаны со стандартной интерпретацией (так, «гавагай» из известного примера может обозначать кролика, временной срез кролика и т. п.), то Патнэм своим доказательством устраняет все ограничения для интерпретации и поэтому, с его точки зрения, один и тот же термин может иметь в качестве референтов и столы, и трубы, и звезды, и все что угодно. Во-вторых, в отличие от Куайна Патнэм полагает, что как только мы отбросим метафизический реализм, для которого теоретико-модельный аргумент несет разрушительные последствия [133] , отношение референции перестанет быть проблематичным, поскольку оно будет жестко установлено в рамках принятой концептуальной схемы.

133

Известный сторонник научного реализма Д. Льюис так охарактеризовал этот аргумент: «Хилари Патнэм изобрел бомбу, угрожающую разрушить реалистическую философию, которую мы знаем и любим. Он поясняет, что способен не проявлять по этому поводу беспокойства и любит бомбу. Он приветствует Новый порядок, что бы он с собой ни принес. Но мы, продолжающие жить в районе назначения бомбы, не согласны. Бомба должна быть уничтожена» [Lewis, 1984, p. 221].

В целом, по мнению Патнэма, метафизический реализм ответствен и за появление многих других «дихотомий», которые как оковы сдерживают мышление философов и обычных людей. К ним он относит противопоставление объективности и субъективности в понимании истины, антитезу «факт-ценность», истолкование рациональности или как некоторого вечного и неизменного Органона, или как набора норм и правил, специфичного для каждой отдельной культуры, и многие другие. Свою задачу Патнэм видит в том, чтобы сформулировать альтернативную «философскую перспективу», в которой указанные полярности и прежде всего проблематичность референции оказываются преодоленными. Эту философскую перспективу он назвал интерналистской и ее истоки усмотрел в философии Канта [134] , а свою концепцию, как уже отмечалось, определил как внутренний реализм.

134

По мнению Патнэма, Кант показал, что говоря о каком-либо объекте, мы никогда не описываем его таким, каков он есть сам по себе независимо от его воздействия на нас, существ с определенной рациональной природой и биологической конституцией. И хотя Кант не сомневался в существовании независимой от сознания реальности (называя ее элементы вещами-в-себе или ноуменами) и утверждал, что придерживается корреспондентной теории истины, он в действительности отказался от идеи соответствия между вещами-в-себе и вещами-для-нас. Патнэм поясняет позицию Канта в этом вопросе следующим примером. Когда мы говорим, что стул сделан из дуба, это не означает, что мы приписываем ноуменальному объекту, соответствующему стулу, силу, воздействие которой на наши органы чувств заставляет нас воспринимать стул сделанным из дуба. По мнению Патнэма, Кант считал, что эта сила должна приписываться не отдельной вещи-в-себе, а всему ноуменальному миру, и поэтому никакого соответствия между вещами-для-нас и ноуменами нет.

Согласно Патнэму, внутренний реализм соединяет в себе следующие тезисы. 1. «Вопрос: „Из каких объектов состоит мир?“ имеет смысл задавать только в рамках некоторой теории или описания» [Putnam, 1981, p. 49]. Это означает, поясняет Патнэм, что «„объекты“ не существуют независимо от концептуальных схем. Мы разрезаем мир на объекты, когда вводим ту или иную схему описания. Поскольку и объекты, и знаки являются одинаково внутренними по отношению к схеме описания, то можно сказать, что к чему относится» [Putnam, 1981, p. 52]. 2. Возможно более одного «истинного» описания мира, ибо «не существует точки зрения Бога, которую мы можем знать или даже представить себе; существуют только разнообразные точки зрения конкретных людей, отражающие их разнообразные интересы и цели, которым служат теории и описания» [Putnam, 1981, p. 50]. 3. Истина — это «своего рода (идеализированная) рациональная приемлемость, некий вид идеальной согласованности наших представлений друг с другом и с нашим опытом в той мере, в какой этот опыт находит выражение в нашей системе представлений» [Putnam, 1981, p. 49–50]. Слово «идеализированная» в этом определении означает, что истинным считается такое высказывание, которое является рационально приемлемым (оправданным) при «эпистемически идеальных условиях». По словам Патнэма, «истина не может быть просто рациональной приемлемостью в силу одной фундаментальной причины: истина является свойством высказывания, которое не может быть утрачено, тогда как оправдание вполне может быть утрачено» [Putnam, 1981, p. 55]. Высказывание «Земля является плоской» было рационально приемлемым 3 тыс. лет назад, но не является таковым сейчас, хотя его истинностное значение не изменилось. Патнэм уподобляет эпистемически идеальные условия самолетам без трения: мы никогда не сможем создать такие самолеты, но, снижая коэффициент трения, мы постоянно к ним приближаемся. Стремясь избежать релятивизма, Патнэм по сути превращает истину в некую недостижимую цель (ибо эпистемические условия никогда не будут идеальными), хотя не вполне понятно, на каких основаниях мы можем приписать высказываниям такое в общем-то абсолютное свойство.