Язык североазербайджанских татов
Шрифт:
Однако, когда все уже решили, что лето будет долгим, а там еще придет золотая осень, небо вдруг взбунтовалось. Сердитые ветры нагнали откуда-то свору дождевых туч, напоминавших стадо овец, сбившихся в одно место, как перед грозой. Тучи стали свинцовыми, затем потемнели еще больше, словно кто-то их вымазал смолой. Совсем взбесился ветер и набрасывался на крыши так, будто решил их сорвать, свести на нет работу Шмаи, который трудился весь год с такой любовью!..
Так началась противная, неуютная осень. Пришла, когда ее никто не ждал.
И, как ни странно, неожиданный
— Что же будет теперь? Сколько можно сидеть в землянке? Ты всем помог достроить дома, покрыл почти все постройки артели, а только о себе забыл! Вот и остались у разбитого корыта. Что ты за муж? Что за отец?..
Жена была права, и Шмае трудно было найти для себя оправдание. Но все же он сказал ей:
— Конечно, получилось не так, как я планировал. Но из-за этого нет смысла расстраиваться, родная моя. Что поделаешь, если я принадлежу к той категории людей, которые не могут видеть, как другие мучатся без крова?.. Сделаешь человеку добро, и у тебя легко становится на душе. Поди знай, что осень так скоро придет, начнутся дожди…
— Но десятки людей уже имеют крышу над головой с твоей помощью, а мы снова будем зимовать в землянке!..
— Не огорчайся, дорогая. Не забудь, что человек живет не только для себя, человек должен жить по совести. Кто не думает в первую очередь о других — о солдатках, о сиротах, беспомощных стариках, — тот не достоин, чтобы земля его носила. Главное, мне кажется, это совесть. Лучше жить в землянке с чистой совестью, чем в своем собственном доме без совести… Не огорчайся, все в наших руках… Крышу я себе всегда поставлю…
Рейзл посмотрела на него и только махнула рукой:
— На тебя надейся!..
— Ничего! Было хуже, и мы тоже не падали духом! — перебил он ее и, заметив на глазах жены слезы, погладил ее по голове:
— Ну что ты! Как тебе не стыдно?.. Успокойся!.. Эх, жены, жены!.. Объясни мне, дорогая моя, почему это бывает так: придешь к чужой жене, она тебя принимает как царя: «Садитесь, пожалуйста, выпейте стаканчик чаю с вареньем, попробуйте пирожков с маком… Посидите, отдохните…» А к своей жене придешь, и она тебе: «Ах ты, такой-сякой! Притащи сейчас же ведро воды, наруби дров, сбегай в кооперацию за селедкой… Почему крышу не закончил?..»
Тут уж Рейзл не выдержала и рассмеялась сквозь слезы.
— Вот видишь, родная, — обнял ее Шмая. — Ты старайся пореже на меня сердиться. Злиться тебе, ей-богу, не к лицу. Тебе куда больше идет, когда ты смеешься и не сердишься…
Не зря люди говорят: нет худа без добра. Недаром человеческое горе ходит где-то рядом с радостью.
Шмая был очень огорчен, что не закончил свое жилище, и если он успокаивал жену, то это еще не значило, что сам он в глубине души не переживал. Ему-то не привыкать, он в землянке, когда натопит печь, чувствует себя на седьмом небе. Но девочек жалко было. Его, правда, уговаривали соседи перебраться на зиму к ним, но тут взбунтовалась Рейзл: она больше не намерена ютиться по чужим углам! И пусть его, Шмаю, совесть мучает,
Но после драки, как говорят, кулаками не машут. Пока распогодится, решил Шмая, надо съездить в гости к Мишке. Его все время к нему тянуло, однако каждый раз находились какие-то срочные дела и приходилось откладывать поездку… Уже было собрался в дорогу, как от сына пришло письмо, которое всколыхнуло нашего кровельщика. Оно не было похоже на другие письма, которые Мишка в последнее время присылал, кстати, не так уж часто.
Шмая раскрыл конверт, опустился на корточки возле печурки и начал читать жене вслух:
«Дорогие мои!
Первым долгом шлю вам самые горячие приветы и прошу прощения, что пишу так редко. Придя на завод, я сразу окунулся в работу. Сами понимаете, что за время войны отучился стоять у тисков, много позабыл, а работы по горло. Приходится часто вкалывать по две смены, а то и сутками не уходить из цеха. Но я истосковался по работе и чувствую себя хорошо. Я еще не знаю, когда смогу выбраться к вам на несколько дней, но к Новому году непременно приезжайте к нам, так как мы решили одновременно встретить Новый год и устроить небольшую вечеринку по случаю нашей свадьбы.
С невестой знакомить вас нечего, вы ее хорошо знаете. Это Ольга, дочь Данилы Лукача. Мы с ней дружили еще в детстве, когда учились вместе в школе. После войны судьба нас снова свела в госпитале, где я лечился. Ольга меня спасла, выходила. Мы друг друга очень любим и ценим. Пока что живем неважно, нет еще квартиры, и живем в разных общежитиях. Трудновато приходится. Сами знаете, что у нас еще много недостатков, но все это мелочи жизни. Приезжайте, вместе отпразднуем день нашей свадьбы. Очень просим: обязательно приезжайте и возьмите с собой близких друзей. Будет, как говорится, в тесноте, да не в обиде. Тридцать первого ждем. А если сможете приехать раньше, всегда будете желанными гостями. Как-нибудь устроимся, народ у нас хороший, дружный.
Обнимаем и целуем. Миша и Ольга »
Шмая оторвал глаза от письма и увидел, что жена очень расстроена. Она молчала и только шмыгала носом, а это не предвещало ничего хорошего.
— Что с тобой, Рейзл? Или тебе невеста не по душе?
— Что ты! — замахала она руками. — Ольга хорошая девушка. Но почему они не хотят приехать сюда и здесь сыграть свадьбу? Все-таки родители здесь…
Она не успела закончить, как послышались быстрые шаги. Запыхавшись, в землянку вбежала Марина и, вся сияя от радости, размахивая конвертом, выпалила:
— Поздравляю! Значит, мы с вами породнились… Получили письмо от Мишки и Ольги… Подумать только, все время и вида не подавали, никому ни слова… И вот уже свадьба…
— Скажи мне, Марина, — усмехаясь в усы, подошел к ней Шмая, помогая снять платок и куртку. — Вспомни, когда ты влюбилась, ты разве тут же помчалась к родителям с этой новостью?..
Он забегал по землянке, достал из самодельного шкафчика бутылек вина, стаканы, хлеб, поставил все это на стол и, увидев, как женщины дружно заплакали, проговорил, наливая вино в стаканы: