Йога. Искусство коммуникации

Бойко Виктор Сергеевич

Вероучение — это то, что так или иначе связано с официальной церковью, и объединяет огромное количество людей, следовательно — явление социальное. И сегодня оно не способно обеспечить человеку развитых стран прочную основу бытия. Чтобы получить её, субъект должен быть лично связан с силой, не принадлежащей этому миру. Только внутреннее ощущение личной связи с чем-то высшим способно защитить человека от растворения в безликой массе. С другой стороны, религия есть свойственная многим людям инстинктивная позиция мироощущения, проявления которой видны во всей истории человечества. Цель всех религий — сохранение психического равновесия и такой социальной стабильности, при которой статус любой официальной церкви был бы наиболее гарантированным.

Юнг

утверждает, что именно бессознательное человека является средой, из которой возникают религиозные ощущения, и с ним нельзя не согласиться.

Что такое вера? Очевидно, это состояние, которое, однажды возникнув, поддерживает само себя, самовоспроизводится. Верить можно только в то, что невозможно доказать, в том числе логически. «И Сын Божий умер — это достойно веры, ибо абсурдно. И погребенный, он воскрес, это не подлежит сомнению, ибо это невозможно» (Тертуллиан).

Диакон Андрей Кураев, нынешний беспощадный полпред русской православной Церкви в борьбе с иноверцами, эдакая современная «домини канес», высказывается весьма противоречиво: «Логическое «тат твам аси» адекватно реальному опыту любого (значит, и христианского в том числе!) созерцательного подвижничества».

Но в то же время, внутренний свет, который видит созерцатель, есть «тварное свечение ума», а православие, утверждает Кураев, отличает этот неистинный свет от не-тварного Света Божества.

«И здесь — важнейшая грань, непроходимо разделяющая христианский опыт и опыт языческий. Человек не есть частица Божества, Бог не есть высшая структура человеческой души» («Сатанизм для интеллигенции», т.2,140-150).

Далее находим: «...Свет, который созерцают йоги и оккультисты, не есть Божественный...» (там же, 259).

«...Йогический путь антропологически, архетипически чужд нашей средиземноморской культуре» (там же, 205).

«Единственная известная мне сегодня современная богословская работа, посвящённая критическому сопоставлению теософии и христианства, принадлежит как раз священнослужителю Армянской Апостольской Церкви архимандриту Паркеву Мартиросяну. Он сам в молодости практиковал теософию и йогу» (там же, т.2,118).

Лихие, надо сказать, выводы делает господин Кураев в итоге своей словесной эквилибристики. «Тат твам аси» в йоге, по его словам, адекватно опыту любого созерцательного подвижничества. Следовательно — и христианского в том числе. Значит, «свечение» наблюдается и в йогическом, и в христианском опыте. Но православие якобы в отличие от йоги, автоматически отличает Свет Божества от духовного, но всё же тварного свечения ума. Языческая мистика этот свет считает конечной инстанцией, тогда как православие — лишь промежуточной.

Что же получается? Христианин-мистик способен видеть свет истинный и неистинный и знает способ, как отличить первое от второго. А мистик-йог, во-первых, если и видит свет, то обязательно ложный, и другого, следовательно, видеть не способен. И потому, во-вторых, обязательно принимает прелесть за истину.

Это уже отдаёт прямо-таки махровым конфессиональным расизмом. Почему вдруг христианин способен видеть подлинный духовный свет, а йог — нет? Уж не потому ли, что истинное способен видеть только христианин? А йоги, кстати, досконально разобрались со всеми мыслимыми видами созерцаемого света ещё за тысячи лет до возникновения христианства. И уж за это время у них, наверное, было чуть больше возможностей определить, что является истинным, а что — нет. Опыт йоги и христианства разделяют десятки веков, и в пику господину Кураеву можно свободно заявить что какая-то пара тысяч лет существования христианства — вообще не срок для того, чтобы успеть научиться отличать истинное от ложного.

Следующий момент, вызывающий большие сомнения в объективности диакона, состоит

в том, что он с маниакальным упорством помещает на одну доску йогу и оккультизм, хотя, подробно препарируя «Живую этику», он не мог не понимать, что Рерихи имеют такое же отношение к классической традиции йоги, как сам Кураев — к Рерихам, Рерихи просто и откровенно присвоили йогическую и вообще восточную терминологию эзотерики, спекулируя ею с присущими им беззастенчивостью и размахом.

Вообще Кураев явно неравнодушен, чтобы не сказать больше, к индийской философии, святости и её представителям. Приведу его характерный пассаж образца тысяча девятьсот девяносто четвёртого года: «Проститутке из «Метрополя» проще войти в Царство Христово, чем гималайскому отшельнику» («Облики неоязычества», М, МНПО Буква, с.53).

Как тут уместно не вспомнить замечательную фразу: «Иисус возвещал Царство Божие, а пришла Церковь» (Е.В.Барабанов, «Новая политическая теология И.Б. Меца и Ю. Мольтмана», «Вопросы философии», №9, 1990, с.76 — 82).

В то же время Юнг, говоря о проблематичности применения йоги человеком западного склада, высказывал это только как своё частное мнение, отмечая: «Всё дело в том, что жизненные условия, создавшиеся на Западе, мешают субъекту грамотно практиковать йогу» («Йога и Запад», 1994, с.38). Учитывая, что традиционная йога на самом деле исторически не имеет никакой реальной связи с религией (см. приведённое выше авторитетное мнение С. Радхакришнана), непонятно, почему дьякон Кураев даёт йоге вообще, безо всякого разбора, такой афронт. Может, он просто недостаточно владеет предметом, о котором идёт речь, и все разновидности йоги, в том числе и сегодняшние её реформаторские направления, выдающие себя за классическую йогу, для него на одно лицо? В таком случае остаётся только повторить слова Жванецкого, обращая их на качество проведённого Кураевым обширного исследования о Рерихах, в частности йоги: «Тщательней надо, ребята!»

Я позволю себе также сослаться на глубоко верующего человека, каким был К.Г. Юнг, и приведу его высказывания о христианской Церкви (пусть не о православной, всё равно аналогия полная):

«Пока ещё слишком рано (рано ли?) говорить о том, какие могут быть последствия общего признания гибельной аналогии между Государственной религией марксистов и Государственной религией Церкви. Абсолютистская претензия на то, что Божье царство может быть представлено человеком, печально напоминает «божественность» государства, а нравственный вывод, сделанный Игнатием Лойолой, исходя из авторитета церкви («цель оправдывает средства»), служит чрезвычайно опасным оправданием лжи, как инструмента политики. И Церковь, и марксизм требуют безоговорочной веры, тем самым ограничивая свободу человека, одно ограничивает его свободу в отношениях с Богом, другое — с Государством, вырывая, таким образом, могилу индивидуальности» («Синхронистичность», 75-76).

«Церкви допускают важность индивида только тогда, когда он признает их догмы...» (там же, 81).

Сегодня ситуация характерна тем, что Русская православная Церковь стремится взять своеобразный реванш за десятилетия униженности и забвения. Но поскольку люди в её структурах остались те же самые, что и вовне, то, конечно же, методы решения всех проблем из коммунистического прошлого переносятся в настоящее и будущее. «Давили нас, теперь будем давить мы». И вот уже в Севастополе некий отец Георгий, вполне успешно сотрудничающий с местной мафией, что ни для кого не является секретом, в своих проповедях и приватных высказываниях беспощадно клеймит йогу, которая якобы «пришла от сатаны». И дьякон Кураев незаметно норовит пристроить древнейшую дохристианскую традицию рядом с Блаватской и Рерихами, накрывая навесным огнём критики всё единовременно.