Юбер аллес (бета-версия)
Шрифт:
Со времен Первой мировой войны летчику-истребителю не доводилось сбивать самолет противника из пистолета. Был, правда, трагикомический случай в 1943 году, когда пилот американского бомбардировщика Оуэн Бэггетт, уже покинув подбитый японцами самолет и спускаясь на парашюте, застрелил из револьвера пытавшегося добить его пилота одного из вражеских истребителей. Но там скорости были отнюдь не реактивные; японец даже специально уменьшил тягу до минимума, чтобы получше рассмотреть того, кого считал беспомощной жертвой... Как поведет себя Эберлинг, видя у себя прямо по курсу вертолет - будет обходить его сверху или снизу? Явно, что не сбоку - в этом случае он уже не успеет выровняться, чтобы зайти на цель прямо. Если сверху, тогда стрелять бесполезно - в кабину под таким углом не попадешь, а единичная пуля в брюхо едва ли сможет причинить "Дельфину" критические повреждения. Зато, чтобы успеть выйти
В последний момент Фридрих подумал, что можно было бы попробовать связаться с Хайнцем - вероятно, его радиостанция все еще настроена на частоту последней из зон легальной части его маршрута - и еще раз попробовать отговорить его. Но едва ли из этого вышел бы толк, да и, в любом случае, было уже слишком поздно.
Ломая интуитивную установку, первый выстрел он сделал, наверное, метров с четырехсот. Пистолет дернулся в руках и снова замер, упертый рукояткой в пол. Еще бы один одиночный, но, когда счет на доли секунды, менять план на ходу нельзя. Щелчок в положение "автоматическая стрельба", одновременно кисти чуть вперед с поворотом, слегка опуская ствол - а Эберлинг меж тем тоже опускает нос - он все-таки решил обходить снизу - но не ныряет в крутое пике, он понимает, что по выходе из пике ему пришлось бы бросать баки по пологой траектории, и они могут срикошетить, не причинив вреда - хорошо, что он это понимает, а палец уже снова жмет на спуск, толчок в ладони, отдача подбрасывает ствол, а надо, наоборот, опускать его все ниже, думать над этим некогда - руки все делают сами, еще толчок, еще...
Когда машины разделяло метров тридцать, нос снижающейся "элки" вдруг как-то резко, смазанно мотнулся вверх и вбок. Это не сознательный маневр, понял Фридрих, это даже не ошибка неуверенного в себе пилота - так дергают ручку рефлекторно, от внезапной боли... Эта мысль, не успевшая оформиться словами, пришла почти одновременно с другим осознанием - вот теперь он точно врежется, не в корпус вертолета, так в винт наверняка. Понял это и пилот "Фоке-Агелиса", рывком бросивший свою машину на левый бок с почти немыслимым для вертолета креном. Фридрих скользнул по вздыбившемуся полу к противоположной двери, по инерции продолжая давить на спуск (он выпустил в пустоту еще три пули) - но все же успел разглядеть, как правый подвесной бак "элки" скользнул мимо сверкающего круга винта, разминувшись с ним менее чем на метр. Показалось ему, или он и впрямь различил за этот немыслимо краткий миг кое-что еще - темные брызги на внутренней поверхности фонаря передней кабины и силуэт неестественно запрокинутой головы в шлеме?
Вертолетчик, чудом избежав срыва потока на лопастях, выровнял машину двумя десятками метров ниже. Истребительный навык - при любых маневрах не терять из вида противника - позволил Фридриху увидеть, как L-29, продолжая все круче задирать нос, косой свечой вонзился в низкую облачность и пропал. "Даже если он еще жив, от такой перегрузки должен был потерять сознание", - подумал Власов. Значит, неуправляемый самолет сделает косую петлю, уходя в сторону от проспекта (отлично!), и рухнет на землю. Прикинув радиус и направление петли, Фридрих понял, что упадет он где-то в Парке Победы. Сейчас там мало народу - основные масленичные гуляния проходят в центре - так что, скорее всего, обойдется вообще без жертв.
Власов встал с пола, задвинул дверь, расстегнул сбрую и сунул "стечкин" в карман.
– Поздравляю, коллега, - сказал он русскому, усаживаясь в кресло второго пилота, - мы справились.
За шумом винта и в закрытой кабине он не слышал, как снова растет за облаками реактивный рев - причем вовсе не со стороны Парка Победы. А затем голубое тело "элки" с красным силуэтом стрижа на брюхе
* * *
– Как вы видели, истребитель, чудом избежав столкновения с вертолетом, ушел в облака. Мне кажется, самолет получил какие-то повреждения... Возможно, только что мы наблюдали попытку покушения на Клауса Ламберта! Меж тем его кортеж, не снижая скорости, проносится мимо меня... Эдвин! (Эдвин вздрогнул и послушно проводил камерой автомобили) Но что это? Я опять слышу гул самолета! О боже, это снова он! Он пикирует прямо на меня!! Снимай, Эдвин!! Да снимай же скорей, дебил!!!
Водитель Ламберта, которому все же успели сообщить о происходящем в небе, сумел сделать невозможное. Он на полной скорости развернул тяжелый лимузин в управляемом заносе и на визжащих и дымящихся шинах рванул назад, попутно избежав столкновения с машиной сопровождения. Водитель был отличным профессионалом. Пилот, смотревший на несущуюся навстречу бескрайнюю стену земли, был любителем. Но он все же успел отдать ручку от себя, переводя нос сперва вертикально вниз, а затем назад. Земля и небо поменялись местами, и отрицательная перегрузка выплеснула его кровь через дыру в шее за несколько миллисекунд до того, как самолет, автомобиль и четыре человеческих существа стали единым клубом огня.
* * *
(В кадре - мир, поваленный набок. Вертикальный край дороги, на другой ее стороне - горизонтальные столбы с гирляндами праздничной иллюминации. Иллюминация выключена, но откуда-то сверху прорываются сполохи огня. Затем камера поднимается, поворачивается, обретает нормальное положение. В кадре появляется Майк Рональдс, его лицо и одежда в грязи.)
– Нашу съемочную группу накрыло взрывной волной, но, к счастью, все целы. Но вы видите этот черный дым, поднимающийся за моей спиной? Это все, что осталось от Клауса Ламберта и его зловещих планов! Да, сегодня воистину черный день для нацизма! Это был Майк Рональдс, специально для CNN!
* * *
Фридрих молча смотрел, как косо тянутся к серому небу черные клубы дыма. Подсознание летчика, анализируя эту картину, автоматически подсказывало: ветер западный, порывистый, скорость у земли от трех до семи метров в секунду...
– Куда теперь?
– спросил русский вертолетчик, хотя Власов больше не угрожал ему пистолетом.
"Действуйте согласно вашим должностным инструкциям", - хотел ответить Фридрих, но эта фраза была слишком длинной.
– Куда хотите, - устало ответил он, закрывая глаза.
Когда вертолет коснулся земли, он уже крепко спал.
Epilog
Берлин, Трептов-парк. 23 мая, день.
Утренний прогноз сулил "кратковременные дожди в течение дня", но кучевые облака так и не утратили безмятежного белого цвета, а к полудню небо и вовсе совершенно очистилось. Солнце припекало, словно стоял уже июль, но народу в парке почти не было: все-таки рабочий день, а мамаши с детьми издавна предпочитали для прогулок более тенистые и менее строгие места. Лишь какие-то пичуги перекликались в аккуратно подстриженных кронах. Все, как обычно, словно ничего не случилось... вот разве что в прежние времена на глаза бы уже попались одна-две группы туристов, внимающих экскурсоводу. Сейчас автобусная стоянка перед мемориалом Павших Героев была пуста.
Фридрих подумал с иронией, что, происходи это все в книге или фильме, автор непременно нагнал бы на небо угрожающих или наводящих уныние туч, заставил бы деревья вздрагивать от резких порывов ветра, а птиц - носиться над парком с хриплыми криками, и оборвал бы повествование громовым ударом бури, за секунду до падения первых капель; впрочем, так, вероятно, поступила бы Рифеншталь, а Феллини просто снял бы мелкий, по-осеннему безнадежный дождь, пузыри под ногами прохожих, мокрый мусор, забивающий водосток... Но природе, как всегда, не было дела до художественных канонов - погода оставалась до пошлости прекрасной. И потому сидевший на лавочке в тени старик в плаще, опиравшийся обеими руками на рукоять уткнутого в асфальт старомодного нескладывающегося зонта, смотрелся особенно нелепо. Очевидно, он поверил прогнозу и ожидал дождя; что ж, если так - ждать ему придется долго. "После дождика в четверг", - припомнилось Фридриху русское выражение; да, к сегодняшнему дню подходит идеально. Старик был грузен, лыс и всем своим обликом походил на какого-нибудь отставного бухгалтера, всю жизнь проработавшего в мелкой конторе, а ныне интересующегося исключительно своими гортензиями. "Впечатление, что он поправился килограммов на пятнадцать", - подумал Власов. Нет, конечно, за полторы недели это вряд ли возможно. Видимо, все дело в выправке, от которой не осталось и следа.