Юбилей ковчега
Шрифт:
Мне повезло: вместе с нами на том же лайнере плыли старые друзья Питера, Марго и Годфри Рокфеллер с двумя своими чадами. Марго (она объяснила, что они принадлежат к числу «бедных Рокфеллеров») была прелестнейшая особа: на обрамленном ранней сединой красивом лице выделялись пронзительные, как у ястреба, синие глаза. Обладая лукавым юмором и незаурядным комедийным талантом, она могла скроить уморительную рожу и говорить писклявым голосом наподобие знаменитых голливудских кукол. По контрасту Годфри был мускулистый мужчина с широким, круглым, добродушным лицом, с которого не сходила улыбка, и несколько сонными глазами. Их очаровательных потомков звали Паркер
Первый день море вело себя смирно, и Годфри, у которого в каюте явно хранились неисчерпаемые запасы виски, настаивал на том, чтобы мы перед каждой трапезой собирались у него выпить стаканчик. Но затем погода испортилась, и на другое утро Годфри и Питер предпочли не покидать свои койки. Впрочем, мне было не до их передряг, ибо хватало своих. За завтраком к моему столу подошел тот аристократического вида помощник капитана, чтобы поделиться неприятной новостью — за ночь мой багаж сместился, и теперь трюм завален по колено изданиями Треста. Не могу ли я что-нибудь сделать? Мысль о том, чтобы заново упаковать сотни годовых отчетов и несметное количество листовок, повергла меня в ужас, но Марго пришла на выручку. Она мобилизовала своих детей, и вчетвером мы спустились в трюм, вооружившись любезно предоставленными нам помощником бумагой и веревками. Обозрев поле боя, мы пришли к выводу, что слова «по колено» — явное преуменьшение… Целый день упорного труда ушел на то, чтобы навести порядок; наконец была завернута и перевязана последняя пачка.
— Слава Богу, все, — произнесла Марго, созерцая свои грязные руки. — Ну и работенка.
— Но зато какие истории я теперь смогу рассказывать, — отозвался я.
— Что за истории? — подозрительно осведомилась Марго.
— Как я плыл через Атлантику на «Куин Элизабет II», заточенный в трюме с тремя Рокфеллерами, которые увязывали мой багаж.
— Я подам в суд, — предупредила Марго. — Впрочем, все равно никто не поверит, что Рокфеллеры способны на такую глупость.
Накануне нашего прибытия в Нью-Йорк мы собрались в каюте Годфри потребить несколько бутылок шампанского, припасенных им, чтобы отметить благополучное завершение плавания. Под влиянием изысканной влаги Питер предался воспоминаниям о днях своей юности, когда он в Вене учился в хореографическом училище.
— Дисциплина, друзья дорогие, — произнес он, сопроводив свои слова хлопком ладони и глядя на потолок, — дисциплина… Вы не представляете себе. До того строгая, но такая необходимая.
— Что ты подразумеваешь? — вопросил Годфри, возлежа на полу, словно кит на отмели. — Нельзя было промочить глотку?
— Строжайший запрет, — отозвался потрясенный Питер. — Час за часом у станка, пока тебе не начинало казаться, что ноги вот-вот отвалятся. Изматывающая работа.
— И все это без выпивки? — недоверчиво справился Годфри.
— Ни глоточка, дружище, ни капли.
— Что значит преданность делу, — сказал Годфри, обращаясь ко мне. — Полная самоотдача. А я вот не мыслю, как можно танцевать без выпивки.
— А какие еще были упражнения? — спросила Марго.
— Ну, — ответил Питер, опустошая пятый бокал шампанского, — нас заставляли танцевать на маленьком ящике. Забыл его название, а суть в том, что под ногами у тебя была совсем маленькая площадка, ступишь мимо — упадешь.
— Танцы на ящике? — удивился Годфри. — Что это был за ящик?
— Ну, такой, с плоской поверхностью, что-то вроде этого. — Питер показал на круглый столик, входящий в обстановку каюты.
— Но он всего-то величиной с сомбреро, — возразил Годфри, — на нем не потанцуешь.
— Мексиканцы
— Да только Питер не мексиканец, — заметил Годфри. — Он ирландец.
— Ирландцы танцуют в деревянных башмаках, — сообщил я, как будто это что-то объясняло.
— Ладно, хоть он и ирландец, не верю, чтобы смог танцевать на этом столе, — заключил Годфри и сделал добрый глоток шампанского.
Что бы нам быть поосмотрительнее… Корабль все еще беспокойно покачивался с боку на бок, но мы приписывали наши ощущения бодрящему воздействию шампанского, а не коварству погоды.
— Конечно, смогу, — заявил Питер, возмущенный тем, что подвергается сомнению его мастерство. — Сейчас покажу вам, какие упражнения мы делали.
С этими словами он выдвинул столик на середину каюты и задумчиво воззрился на него.
— На мне слишком много надето, — сообщил он и чинно разделся до трусов.
— Вот почему артисты балета пользуются дурной славой, — сказал Годфри. — Носятся всюду в чем мать родила.
—Я не в чем мать родила, — негодующе возразил Питер. — Верно, Марго?
— Пока что нет. — философически согласилась она. Питер взобрался на столик и поднял руки над головой, изящно изогнув кисти. Привстал на цыпочках и лукаво посмотрел на нас.
— Спойте что-нибудь, — предложил он.
Подумав, Годфри стал напевать нечто отдаленно напоминающее мелодию из «Щелкунчика». Питер закрыл глаза в экстазе, исполнил несколько пируэтов и приседаний, снова поднялся на цыпочках, готовясь исполнить еще один пируэт, однако тут в борт лайнера ударила особенно сильная волна. Бедный наш Нижинский издал пронзительный крик и упал со столика, размахивая руками и ногами — ни дать ни взять птенец, который на краю родного гнезда пытался взлететь и, потеряв равновесие, кувырнулся куда-то в неведомый мир. Приземлившись на полу, Питер, белый как простыня, схватился за бедро.
— О-о! О-о! О-о! — завопил он, и я сразу вспомнил нашу кольцехвостую лемуриху. — О-о! Моя нога! Я сломал ногу!
Только этого нам не хватало, подумал я. Завтра утром прибываем в Нью-Йорк, а моего секретаря угораздило сломать ногу.
Окружив нашего поверженного героя, мы влили ему в рот шампанского между побелевшими губами и заверили его, что священника еще рано вызывать, а главное — что нога вовсе не сломана. Он основательно растянул бедренные мышцы, но кости не пострадали. Тем не менее ему следовало посетить больницу, получить рентгеновский снимок и подлечиться. А потому, когда мы пришли в Нью-Йорк, моего доблестного Дживза увезла «скорая помощь», и я должен был в одиночку противостоять опасностям Нового Света.
К счастью, первые мероприятия моего турне были сосредоточены в самом Нью-Йорке или достаточно близко от него, так что я мог сам справиться с делами, пока Питер томился в больнице, откуда поступали счета на такие астрономические суммы, что оставалось лишь надеяться на нашу страховку. Медицина в Америке — такой прибыльный рэкет, что я удивляюсь, как это мафия не прибрала ее к рукам.
В Нью-Йорке молодая женщина, замещавшая Питера в роли моего опекуна, всячески расхваливала мне некоего доктора Томаса Лавджоя. Дескать, на него всегда и во всем можно положиться; было видно, что она от него без ума. Моя опекунша жаловалась, что ей никак не удается устроить мне встречу с ним, на него такой спрос, что он неуловим, как блуждающий огонек. Но вот однажды утром, когда мы вышли из универсама, где мне понадобилось что-то купить, она вдруг радостно взвизгнула.