Юдаизм. Сахарна
Шрифт:
Так и будем любить Бога Благословляющего...
А Дернова... не будем обращать на него внимания. И если он нас не любит, пройдем безмолвно, но не возненавидим его.
* * *
...да очень просто, что «не было никаких изображений»: ну, — что же если бы «по нашему методу» изображать начальную точку всего, исходный пункт всего — ветхозаветное «крещение в Иордани»... Ведь таковым было «обрезание сына Измаила и слуг своих Авраамом». И вот он с острым камнем (вместо ножа) сидит перед шатром, а перед ним и подходя к нему 60 и, может, больше «слуг» с вынутыми для обрезания удами. Воображаю зрелище, и мог ли бы его Микель-Анджело нарисовать на стене Св. Петра или Васнецов в Киевском Соборе???!!!!
А наши-то «изъяснители
Из этого «изъяснения» духовными писателями Ветхозаветного Храма видно, до чего в Священном Писании не понимают ничего наши ослы, наши кашееды.
И туда же учат, «истолковывают», «руководят» народ; никого, кроме себя, не допускают до «изъяснений» и пасут «жезлом» консисторским стада народов.
(прочтя статейку в «Вере и Разуме»)
* * *
В вопросе брака и безбрачия духовные так же гибнут, как черные мухи на клейкой бумаге: дотронулся — и умер; ножка прилипла, крылышко прилипло...
Защищает девство — отвергает брак. А он «таинство»...
Защищает таинство — отвергает монастыри. А они — корень всего...
«Ножкой уперся — крылышко прилипло», «крылышком уперся — ножка прилипла».
Это только легко, по-видимому, сказать: «выбирай кто что хочет» и «следуй свободно избранному». Ибо с Адама никто никого не принуждал ни к браку, ни к безбрачию — и вопроса не было. Дело в том, что наличность факта «монашество есть» уже означает принуждение и содержит другую наличность, что кого-то принуждают к безбрачию, хотя бы при— кровенно, где-то кого-то в уголку, в тени, вполголоса.
Если «выбирай кто что хочет», зачем же статья уголовных законов:
«За вступление в брак монашествующих — ссылка, Сибирь, каторга». Раз он «вступил в брак», тем самым и показал, что «другого хочет». Почему же «стой», «нельзя»? Разве холостой, живший «холостым» и затем «вступивший в монашество», подвергается какому-нибудь наказанию за «измену холостому состоянию»?
И далее:
Пусть тогда в монастыри (во всякий час суток) входят женщины: ибо «кто хочет удержаться — удерживайся», а «кто не хочет — пусть и не хочет».
Таким образом, разглагольствования о свободе выбора пусты и притворны. Разумеется, нельзя прямо сказать «в царстве благодати и свободы»: «Мы принуждаем». Но не прямо и тайно понуждение к безбрачию, конечно, есть.
Устраните принуждение, и монастыри (в теперешнем образе своем) исчезнут: потому что туда войдут женщины, т.е. монахи (кроме немногих), конечно, их позовут к себе. Таким образом, монастырь, конечно, зиждется на принуждении.
Но каким образом можно «принуждать» (хотя бы единого человека) к отвращению от «таинства»? Тогда — не «таинство». (Хорошая вещь, желаемая вещь, позволительная вещь, добрая вещь, благословляемая вещь: но — не «таинство», т.е. что-то сакраментальное. Можно ли хотя шепнуть, хотя слово сказать о «воздержании»
Что же делать? «Ни то, ни се», «притворствовать», «гнуться» и «выдумывать слова».
~
Так выдумываются «слова», все «выдумывается», — но делу не помогают, и муха никак не может отлететь от «клейкой бумажки».
Тут ей и «скончание». Вот что значит «вопрос о браке», который многим представляется третьестепенной публицистикой. «Вопрос о браке» есть вопрос о «кончине времен», о конце «всего у нас», о почве, «на которой стоит вся цивилизация», и, наконец, о «песке», на котором хозяин неосторожно «построил дом».
Потому-то я все и возвращаюсь к нему. Хочется покоя, и молчу. Но мука входит в сердце — и вновь говорю. l'ie просто мука, а мука о правде.
Мука, в которой столько же любви, сколько и негодования.
Такие требования, как требование семейного целомудрия, требование верности жены мужу, на чем могут быть утверждены, как не на приписании: полу — духа и духовных добродетелей? Но поместите spiritus in sexum77 , и вы получите египетско-сирийский «культ фалла». Как же вы удержите целомудрие, «верность чрева женщины детородному органу мужа»? «Мы приказали»: но приказание надо как-нибудь объяснить и мотивировать. Если «чтобы она рождала», то ведь рождать можно и при изменах: сколько угодно, и я знаю один случай, где жена ежегодно рождала, изменяя мужу «напропалую» (и он знал об этом, и плакал, и не мог развестись «по церковным законам», так как церковь измену не при свидетелях, а в запертой комнате или в гостинице не считает изменою). Да и «приказать»-то вы могли именно по мотиву: «не оскорби детородного органа своего мужа». Но уж если его можно «оскорбить», то, очевидно, это (т.е. орган) есть «я» и «дух». В «Что делать» Чернышевского изменами не оскорбляются, ибо тот, естественно, стоя на физиологической точке зрения на брак, — на обыкновенной точке зрения, — вынесенной им из семинарии, спросил наивно:
— Если не оскорбляет хозяина то, что гость покурил табак из его трубки, то почему он может оскорбляться, если его друг или знакомый совершил половое сношение с его женою?
Вопрос этот ошеломил 60-е годы, п. ч. он был разительно нов и вместе было разительно очевидно, что от него защититься нечем. Действительно, если приятели, разговаривая, дышат воздухом одной комнаты, если клубы от их трубок мешаются, — то отчего им не «дышать одной женой», «подышал один», «подышал другой», разумеется, если жена не имеет ничего «против», а с таким вкусом, конечно, есть жены или, точнее, женщины. Есть женщины... но вот где начнется «жена»? как начнется, откуда возьмется? Вопрос Чернышевского, действительно, опрокидывал «жен» и становил на их место «женщин», а «брак» и «семья» заменялись «гостеприимной проституцией».