Юдифь
Шрифт:
Он ответил не сразу.
Молчание продолжалось целую вечность.
Я замерла.
Он меня раскусил.
Я это поняла по его глазам.
Но взрыва бешенства не последовало. По его лицу скользнула усмешка, какой взрослые отвечают на просьбы детей потакать их безобидным шалостям.
— Пусть и это будет тебе разрешено. Только смотри не подходи слишком близко к городу, чтобы тебя не достали их стрелы. Я не прощу себе, если по неосторожности твоя красота и твоя жизнь подвергнутся опасности.
Мне и моей служанке
Итак, все шло согласно плану, который я продумала, вдохновлённая милостью Божией.
Шуа дрожала, как осенний листок на ветке, не решаясь ни на минуту отойти от меня.
Я видела, что ей стоит нечеловеческих усилий преодолеть панический ужас, не расплакаться и не сбежать прочь.
Вечером полководец пригласил нас обеих на пир, где должны были присутствовать иего военачальники.
Глава четырнадцатая
На ужин в шатре Олоферна собрались двенадцать высших военачальников.
Меня угощали яствами, каких я в жизни не пробовала, и разнообразными винами. Под конец же трапезы мы лакомились сладостями из меда и сушеного инжира.
Я узнала, как организовано огромное войско ассирийцев в сто двадцать тысяч человек, сколько в нем конных и пеших воинов и сколько человек их обслуживают, узнала, как тщательно регламентирована армейская жизнь и какие меры предпринимаются для сохранения боевого духа.
Олоферн рассказывал о городе Ниневии — столице Ассирии, о странах, которые он прошел за десять летсвоих походов, о царстве Ассирийском, неустанно возраставшем и стремившемся охватить все известные людям земли.
Столь же подробно расспрашивал он меня об обычаях нашего народа, вообще об Иудее. Можно было подумать, что цель всех его кровавых походов заключается в том, чтобы как можно больше узнать о том, как живут разные племена, прикоснуться к чему-то доселе неизвестному.
Я чувствовала, что Олоферн вдохновлён присутствием женщины за своим столом иемудоставляет удовольствие роль гостеприимного хозяина.
Всеми силами он старался мне угодить, о каждом поданном блюде спрашивал, нравится ли оно мне, рассказывал, из чего и как она готовится и из какой части света происходит.
Каждой частицей своего тела я ощущала на себе жадные взгляды молчаливых сотрапезников Олоферна. Чувствовалось, что они давно не видели женщин и теперь, пожирая меня глазами, словно пытаются наверстать те дни, когда не знали женского общества.
У меня мелькнула мысль, что именно Олоферн, такой грозный и неприступный, — моя единственная защита от их похоти. Как ни смешно, именно благодаря его присутствию я чувствовала себя в безопасности.
Несмотря на любезное обращение Олоферна, в течение всего ужина я испытывала внутренний трепет. Ведя непринужденную беседу, я не переставала думать о той минуте, когда завершится наша пирушка, и Олоферн прикажет мне
В моем воображении снова и снова вставала первая ночь с моим мужем Манассией, вспоминались унижение и боль, сопровождавшие нашу близость.
Я вновь подумала о своей вдовьей доле как о счастливой поре, которая вновь будет прервана мучительными ощущениями, мне глубоко отвратительными.
Олоферн словно угадал мои страхи. Отпустив военачальников, он заговорил со мной, глядя мне прямо в глаза:
— Ты украсила своим присутствием мой ужин и напомнила о тех днях, когда я еще не был солдатом. Я чувствую, что сегодняшний день принес тебе не только радости, но и горький опыт. Ведь собратья твои прогнали тебя, и, несмотря на то, что я принял тебя со всем доступным мне радушием и ты поняла, как я счастлив тебя созерцать и наслаждаться твоими разумными речами, ты, без сомнения, мечтаешь об освежающем сне, который опустит покров над прошедшими событиями.
— О да, я утомлена, — подтвердила я.
— В таком случае я желаю тебе спокойных снов и счастливого пробуждения. Ступай в свой шатер в сопровождении своей прислужницы. Помни, что сегодняшний день я считаю счастливейшим днем своей жизни, ибо сегодня я узрел твой лик.
Я совершенно растерялась.
Я не верила своим ушам.
Неловко, путаясь в словах, я выразила ему благодарность за комплименты.
Он говорил со мной так, как ни один из сынов Израиля не стал бы разговаривать со вдовой и вообще с женщиной.
Этот необыкновенный человек высказал мне свою сердечную склонность.
Я и Шуа поспешили к своему шатру, опасаясь, как бы он не переменил свое решение.
Так неожиданно завершился для меня этот день.
Я разделась и легла в постель. Удары сердца отдавались во всем моем теле.
Только теперь мое сердце могло биться ровно, освободившись от напряжения, с которым я все это время от зари и до ночи принуждала его казаться спокойным и равнодушным.
Собрав все свои силы, я кинулась в когти льва. Но лев неожиданно оказал мне милость и позволил провести первую ночь без греха.
Нелегко нам со служанкой было заснуть в этом лагере, окруженными ста двадцатью тысячами врагов, которые пришли к нашему народу с мечом, неся ему неминуемую гибель.
На заре меня и Шуа разбудил гомон десятков тысяч солдат, которые приветствовали новый день.
Мы умылись водой из специально для нас приготовленных сосудов, тщательно оделись и направились через лагерь к передовым постам, выставленным напротив стен Ветилуи.
Мое продвижение по ассирийскому лагерю сопровождалось словно бы волной холода, который замораживал губы солдат: при виде меня они замолкали, опасаясь задеть меня нечаянным словом и вызвать гнев Олоферна.