Юдоль женская
Шрифт:
– Ну и ухарь ваш Горынька! Сроду с ним сладу не было. В кого такой непутёвый? Это ж надо, обворовал всех, чтоб ему пусто было! Неужто простишь такое? Да и врёт, поди. Не мог он столько пропить. Запрятал он золото, надо будет его потрясти как следует.
Но никаких золотых монет никто так и не видел. Горынька всё отрицал, когда протрезвел. Но Раиса уже знала всю горькую правду, так как в том же сундуке нашла одну монету в десять рублей золотом, закатившуюся в самый угол, и ещё обнаружилась бумажка с расчётами. Стало ясно, что монет было много,
Поэтому Раечка с Павлом эту бумажку засунули куда подальше, да и забыли о ней, а найденную монету припрятали до лучших времён.
Перед самой войной, в 1913 году, сразу после Пасхи семья Шевченко перебралась в город. Не всю же жизнь на окраине жить. В городских домах уж и электричество было, и колонки с питьевой водой во дворах. Родительский дом они продали, Раиса настояла. Горынька ругался на чём свет стоит, но она его не слушала. И, как брат ни сопротивлялся, дом был продан, а деньги они поделили пополам.
Свой дом тоже пришлось продать, совсем ветхим он стал, и, чем вкладывать деньги да приводить его в порядок, решено было пустить его с молотка, да и уехать поближе к центру. Там, на правом берегу Волги, дома были подешевле, и они нашли подходящий: с хорошим фундаментом, крепкий бревенчатый дом, крыша была не новая, но и не худая. Внутри большая горница, отдельная спальня и закуток с оконцем для ребёнка. Все их деньги ушли на этот дом, но зато посвободнее, да и дочке есть где и спать, и играть. Ей уже шёл шестой год, ещё год-другой, да и в школу пора собираться.
Только вот школы-то были неважные. Отец стал подыскивать для дочери одну из церковно-приходских школ, которых в Астрахани на ту пору было штук двадцать. А пока сам обучал её грамоте.
Девочка была смышлёная, понимала и запоминала хорошо. Писала буквы, читала несложные слова и всё просила ей книжку на ночь почитать. А книжек в доме было немного, да и детская всего одна – сказки Пушкина. Но отец читал, а иногда и сам выдумывал истории про зверюшек разных, про жар-птицу да про чудесные страны.
Как устроилась молодая семья на новом месте, так Раечка засобиралась к Шмитам в гости.
– Возьму Лариску да наведаюсь к ним. Чай, не забыла меня барыня Мария Андреевна ещё. Покажусь ей, о своём житье-бытье порасскажу, на дочку нашу пусть посмотрит.
И в одно прекрасное утро Раиса с Лёлей отправились в особняк к Шмитам. Дорога была нелёгкой, хотя трамваи по городу уже ходили. Но до трамвая было далеко, да и от трамвая до дома Шмитов тоже неблизко. Но к обеду они добрались.
Встретили их на пороге не очень любезно и сказали, что никого дома нет и до вечера не будет. Пришлось пойти погулять по небольшому парку недалеко от дома, вышли к реке Кутум, прошлись вдоль берега и вернулись обратно. Раиса снова позвонила в звонок, который медным колокольчиком отозвался за дверью.
– Вы к кому, собственно, пришли,
– Мы к Марии Андреевне и Александру Аристарховичу, – уверенно ответила Раечка.
Дама удивлённо вскинула брови, затем внимательно посмотрела на маленькую Лёлю и со словами «Ждите здесь» удалилась, прикрыв за собой дверь.
Через несколько минут она снова появилась на пороге, предложила им войти в знакомую прихожую и сказала:
– Вас сейчас примут. Как доложить?
– Скажите Марии Андреевне, что Раечка пришла, её бывшая горничная, мы много лет не виделись и…
Но женщина не дослушала её и собралась было вновь уйти, как на широкой лестнице, ведущей от верхних покоев, появился сам Александр Аристархович Шмит.
Он был всё так же статен, высок и благороден, но почти совсем сед. Таким Раечка его не помнила, он будто состарился лет на двадцать, а прошло всего несколько лет, как она покинула их дом.
Им разрешили подняться, и, подхватив Лёлю, молодая женщина с улыбкой на лице быстро взбежала по лестнице вверх. Александр Аристархович внимательно посмотрел на неё, и глаза его вспыхнули, а брови поползли вверх.
– Я узнал тебя, ты Машеньке моей прислуживала, в любимицах была. А зовут-то как, не припомню?
– Раиса, Александр Аристархович. Мне тогда шестнадцать лет было, барыня меня Раёнкой звали.
– Да-да, припоминаю. Ну пройдёмте в залу. А это дочка твоя?
– Да, это Лариса. Лёля, поздоровайся с барином.
Когда присели на широкий велюровый диван, Раечка осмелилась спросить про Марию Андреевну:
– Очень уж повидаться хочется. Если вы позволите…
Александр Аристархович встал, прошёлся взад-вперёд и сказал:
– Нету Машеньки. Умерла в прошлом году. От холеры.
Голос его дрогнул, но он сдержался, слезу не проронил.
– Господи святы, горе-то какое! – вскрикнула Раечка и по привычке зажала рот кулачком. – Откуда ж напасть такая? И эпидемии вроде не было. Я ничего такого не слыхала.
Вкратце рассказав о болезни и кончине своей жены, Шмит замолчал, и стало ясно, что им пора уходить.
– Вы уж простите меня Христа ради. Я кабы знала, не побеспокоила бы вас. Я всё время помнила её, красавицу Марию Андреевну. Как сейчас у меня перед глазами стоит. Ну, мы пойдём. Вы отдыхайте да не серчайте на меня. Я с добрым сердцем пришла.
– Да чего уж там! Все мы под Богом ходим. Спасибо на добром слове. Прощайте.
Александр Аристархович повернулся и быстро ушёл, а Раиса с Лёлей сбежали вниз по лестнице и покинули дом с тяжёлым сердцем и со слезами на глазах. Маленькая Лёля держала мать за руку и причитала:
– Не плачь, не надо. Этой барыни больше нет, да?
Раиса прижала дочку к себе, присев на одно колено, и сказала:
– Маленькая ты ещё, не надобно тебе про это знать. Вырастешь – расскажу. А пока пошли-ка в чайную зайдём. Перекусим да домой поедем. Вечереет уже.