Юдоль женская
Шрифт:
Старец слушал, не перебивая. Только седую бороду поглаживал да кивал иногда, смотрел сочувственно. Когда Раиса закончила рассказ, он вздохнул тяжело и сказал:
– Ты его не поднимешь, дочка. Он у тебя приговорённый уже. Но поживёт пока. Сколько – не скажу, но очень долго не протянет. Смирись. Ты его и так своими молитвами на этом свете держишь крепко, только не жилец он.
Раечка от этих слов заплакала, хотя и сама знала правду и без слов старика. Но ведь надежду в душе хотелось удержать подольше. Жалко ей было Павлушу, до слёз жалко.
Старец тем временем
– Я тебе заговор скажу. А ты слушай внимательно. Это не молитва и не Божий промысел. Ты этот заговор запомни слово в слово и каждый день на заре его повторяй. Выйди на порог, встань к солнцу лицом и повторяй. Запоминай.
И старец начал медленно и внятно наговаривать слова, немудрёные, простые. И они каким-то чудом все запоминались на раз. Раечка была как во сне, она всё слушала, слушала старца, закрыв глаза, а потом вдруг поняла, что это не старец говорит, а она сама эти слова повторяет. Открыла женщина глаза, будто проснулась, а старика и след простыл. Одна она на поляне.
То ли приснился он ей, то ли околдовал как. Но Раиса вдруг почувствовала огромный прилив сил. Она вскочила с пенька и побежала домой со всех ног, а в голове всё его речи крутились. Заговор старца она запомнила слово в слово.
С этого дня Раечка приободрилась. Каждое утро, как старик наказывал, выходила на зорьке на крыльцо, лицом к солнышку, и заговор повторяла. После этого дела у неё спорились, а Павел через день-другой вставать стал, к завалинке выходить да сидел подольше обычного.
«Вот она, сила бесовская», – мелькнуло как-то у Раечки в голове, и она тут же перекрестилась, испугавшись своих мыслей.
Так прошло лето, наступила осень. Однажды вечером, сидя с Натальей при свечке за самоваром, Раечка вдруг неожиданно для себя сказала:
– Ты, Наташа, Кондрата своего не жди больше. Нету его.
Эти слова вырвались у Раисы сами собой, но она чётко поняла, сердцем почуяла, что нет его в живых. Даже сама себе она не могла этого знания объяснить. Но оно как бы обожгло её изнутри, и слова вылились сами собою.
– А ты почём знаешь? – удивлённо спросила Наталья. – Кто тебе сказал?
– Старец один. Он научил меня сердцем чуять. Вот и Павлуша скоро уйдёт. К зиме и отмучается.
В эту ночь Раечке не спалось. Она слышала, как за стенкой плакала Наталья, слышала, как хрипло дышал Павел, как ворочались в кровати Лёля с Ниной, и ей казалось, что жизнь заканчивается, та, старая жизнь, с войнами и лишениями, с болезнями и страхами.
А скоро начнётся совсем новая жизнь, как молодой росток из земли, она пробивается наружу. И эти ощущения Рая прочно связывала с Ларисой и Ниной, молодыми продолжателями их с Павлушей жизни. И ради этих двух росточков она теперь должна жить, оберегать и охранять их и молиться за них до конца дней своих.
Павла не стало в ноябре 1923 года. Стоял сухой, но прохладный день. Солнце будто устало согревать землю. Оно проглядывало сквозь небольшие тучи, лениво освещало всё вокруг
Павел неожиданно поднялся, попросил чаю, потом позвал всех к себе и сказал:
– Я умру когда, вы слёзы не лейте. Мне там-то легче будет. Да помните Павла, отца да мужа своего. Я многое хотел вам дать, да уж что сумел. Ежели бы не хвороба эта проклятая…
Тут он сильно закашлялся, и Рая отправила девочек на улицу.
– Ты, Раёнка, баньку-то затопи. Я помыться хочу. Да рубаху мне чистую припаси.
Раиса с Натальей затопили маленькую баньку во дворе и отвели туда Павла.
– Ты сам-то сдюжишь? Может, подсобить тебе? – спросила Раиса, но муж от её помощи отказался.
Мылся он недолго, не прошло и получаса, как Павел вернулся в чистой рубахе, с полотенцем через плечо и снова чаю попросил.
Такое долгое пребывание на ногах очень удивило женщин. Они напоили его свежим чайком с колотым сахаром. Мужчина выпил целую кружку, затем попросил помочь ему лечь обратно в постель и больше не поднялся.
Все думали, что он уснул, только Рая вдруг заметила, что хрипов не слыхать и лежит он в одной позе, чуть задравши голову Подошла она к мужу, прислушалась, а он уж и отошёл в мир иной, так и не проснувшись.
Похоронили Павла Андреевича Шевченко на маленьком деревенском кладбище, местные мужики крест ему справили добротный. Помянули как полагается. Раечка молилась за упокой его души и просила Господа отправить раба Божьего Павла в рай за все страдания земные да за дела хорошие, которые он на этом свете совершил.
Лёля с Ниной плакали долго: и день, и другой, и третий. Они не понимали, как это – был папка, а вот его нету больше. И осознание смерти, её безжалостной неотвратимости пугало их до слёз.
Справили девятый день, потом сороковой. Кое-как пережили зиму и весну да стали назад в Астрахань собираться.
– Поедем мы, Наташа. Спасибо тебе, добрая душа. Приютила, обогрела. Пора нам и честь знать, – сказала золовке Рая.
– Ой, чего выдумала! Чай, родня. И мне с вами было полегче с хозяйством управляться. И брат теперь рядом со мной, царствие ему небесное. Не горюй, Раиска. Живи для девок теперь, расти, учи их. Дай вам Бог здоровья!
На том и расстались родные, хоть и не по крови, но душой, две горемычные женщины, лишённые мужей, любви, тепла и ласки. Такая жизнь, такая судьба выпала на их долю. Но они не роптали. Не принято это было раньше. Жили да и жили себе. Тяжело, бедно, с потерями близких, но другой жизни им было не дано. Да хоть такая есть, и на том спасибо.
Лёля
В Астрахани стоял зной. Солнце пекло немилосердно, дождей не было с мая, и выжженная трава да пожухлая листва усугубляли неприглядную картину астраханского степного лета. Городские улицы были пыльными, по дорогам, еле волоча ноги, тащились конные экипажи, и время от времени звенел трамвай.