Юджиния
Шрифт:
А потом сказал:
— Мадам, это удивительные работы, я никогда не видел таких красок. Вы прекрасная художница.
Она отвела воротник, открыла лицо и устало улыбнулась.
— Это не я нарисовала, это работы моей дочери, ей пятнадцать лет.
— Что? — вырвалось у него, он не поверил. Они разговорились. Все три работы необыкновенного синего цвета принадлежали кисти девочки.
— У меня есть ее офорты, я вам покажу, если хотите.
Он, конечно, хотел! Она раскрыла папку и показала небольшие работы,
— Вам нравится? — спросила художница.
— Да, очень, — ответил он. — Они прелестны. Они очаровательны.
— Она мило рисует, — сказала художница.
— А сколько стоит одна картина? — и он указал на самую маленькую работу.
Она сказала; это было его двухмесячное пособие на жизнь. Но это не было дорого для картины.
— Расскажите мне о ней. О девочке.
Она рассказала ему, но сейчас он уже не помнил деталей истории. И иногда очень жалел, что, несмотря на уникальную память, забывал то, что хотел помнить.
Он вел за плечи Юджинию по площади, молча, и просто дышал запахом этой каменной старины. У него кружилась голова. Он столько раз бывал здесь. Они обошли фонтан, и Юджиния задержалась посмотреть фигуры. И когда ее взгляд остановился там, где у мужской скульптуры выпирала нижняя часть, — он закрыл рукой ей глаза. Она улыбнулась, он почувствовал это по своей ладони, по мышцам ее лица.
— Я уже взрослая, — она поцеловала его. — К тому же в школе нам все равно показывали это очень часто, например, статую Давида. Кстати, твоя фигура очень похожа на его.
— Когда одет? — пошутил он.
— Когда раздет, — серьезно ответила она, глаза ее засверкали.
Они обогнули фонтан с правой стороны. Их обогнала парочка мужчин, которые почему-то собирались на у той площади, тоже.
Сначала он вообще не поверил, когда увидел золотоволосую голову, потом шубу, теперь уже не было сомнения: художница сидела на прежнем месте. В том же самом одеянии, в летнее время, вечером. Но что тут было удивительного: художники не меняются, они носят одну и ту же одежду круглый год.
Они приблизились к ней, и первое, что увидел, — те самые три работы.
— Добрый вечер, — сказал он по-итальянски. — Вы помните меня?
Она опустила воротник, открылось ее лицо, взгляд скользнул но нему — она не узнала ею.
— Я тот самый мальчик, который когда-то восхищался картинами вашей дочери.
— Очень приятно, — устало сказала она. Ее лицо совсем не изменилось, время не коснулось его. Даже морщинки остались те же.
— Она нарисовала новые работы? — Он не помнил сюжеты тех или боялся ошибиться, это могли быть вариации, — хотя цвет был тот же самый.
— Нет,
— Их никто не купил? Она молча кивнула.
Он не мог поверить тупости человечества и непониманию искусства, если за четыре года никто не купил эти картины.
Юджиния почему-то пристально смотрела ему в глаза.
— Как ваша дочь? — спросил он. — Она по-прежнему рисует такие же прекрасные натюрморты?
— Она умерла, — сказала художница. Александр отшатнулся, вдруг горло сдавил спазм.
Он смотрел в сухие глаза художницы, приходя в себя, ему хотелось плакать. Юджиния коснулась его локтя.
— Отчего?
— У нее был рак крови.
— Когда?
— Ей было шестнадцать…
— Сколько стоят эти работы?
Цены были те же самые, что и четыре года назад.
— Это символ и память, и я не могу просить за них больше.
Он не мог поверить, что за четыре года странное человечество не купило эти картины за ничтожную цену, — и благодарил это человечество. За его странность.
— Вы помните, вы сказали, что когда-нибудь я приеду и смогу купить эти картины?
Она покачала головой, она не помнила его.
Александр заплатил ей вдвое больше за каждую картину и смотрел, как ее дрогнувшая рука снимает их с треножника.
— Она так хотела, чтобы кто-нибудь купил ее работы…
Он опустился на колени перед художницей и поцеловал ее руку.
— Мадам, сколько у вас ее работ, всего?
— Двадцать пять. Несколько неоконченных…
— Я хочу их все, до единой. Я сделаю галерею, где будут только ее картины, всегда, и люди будут приходить и смотреть на них.
Через полчаса они были в ее студии, это же была ее квартира.
У него не было почти сил смотреть девочкины картины, он забирал все, не рассматривая. Он заплатил вдвое больше против той цены, которую она назвала. Сказав, что это минимум того, что они стоят сегодня. Ее выточенное лицо с остатками былого величия на нем почему-то говорило, что она не допустит подаяния.
Потом он попросил приготовить ее картины для перевозки завтра к полудню. За ними заедут.
Художница ничего не говорила, только молча кивала. Она села в старое кресло и смотрела, как он го-ворит, но ему казалось, что она ничего не понимает.
— Мадам, теперь я хочу, чтобы вы выбрали самую близкую и дорогую для вас картину и оставили себе.
Две неоконченные работы она оставила, сказав, что живопись должна быть совершенна.
Она не колебалась, указав на одну: это была его любимая синяя скрипка, выставленная на площади. Ему почему-то показалось, что она так и будет выставлять ее, чтобы люди видели.
Он спросил, могут ли они куда-нибудь пригласить ее. Художница сказала, что лучше не надо.
Уже когда они находились у двери, художница, разомкнув губы, произнесла: