Юг в огне
Шрифт:
– Теперь у нас целая армия, - засмеялся Семен.
– Поехали, братцы!
Выехали из хутора Болгарского. Семен Буденный свернул с дороги, боясь наткнуться на заставу белых, и повел свой отряд по бездорожью, степью. Было так темно, что не разглядеть даже лошадиных ушей, а поэтому ехали наугад, по памяти. Все здесь в отряде были местные жители, дорогу знали прекрасно и могли бы дойти в Платовскую даже с завязанными глазами.
Вскоре во мгле ночи замелькали огоньки станицы. Оттуда несся невнятный шум, остервенелый лай, изредка хлопали выстрелы.
Буденный
– Подождите меня, - шепнул Семен брату.
– Пойду разведаю.
Огородами и садами он пробрался к своей хате и постучал в маленькое окошко.
– Кто там?
– послышался тихий голос матери.
– Мама, открой, - прошептал Буденный.
– Это я, Сема.
– Зараз, сыночек, - засуетилась старуха.
Низенькая дверь распахнулась. Семен обнял мать, поцеловал ее седую голову.
– Живы-здоровы?
– спросил он.
Мелания Никитична зарыдала на груди сына.
Семен встревожился.
– Мама, что случилось?..
– Отца...
– сквозь рыдания выдавила старуха, - отца-то... арестовали... Увели калмыки... Слышишь?
– замолкла она на мгновение. Стреляют. Это ж они, проклятые, расстреливают наших там... и отца, - снова зарыдала старуха, - должно, пристрелили... Ой, Сема, что ж мы теперь без него будем делать?
– Успокойся, мама. Успокойся, родная.
– Да ты, Сема, заходь в хату-то... Чего ж тут стоишь?
– Не могу, мама, меня ждут... Ты мне скажи, много ли в станице беляков?
– Давеча соседские хлопчики бегали к правлению, - начала рассказывать старуха, - так они сказывали, что в станице находятся две сотни калмыков и одна сотня казаков-кадетов*. Пьют напропалую... Все пьяные... Около правления навроде шесть пушек стоят: четыре махоньких да две больших. Сказывают, что супостаты-калмыки около трехсот человек наших станичных расстреляли. Поголовно всех расстреливают: мужиков, баб и младенчиков... Живем мы тут и от страха трясемся... А начальника почты Лобанова, знаешь его, что секретарем ревкома-то был, и начальника милиции Долгополова, сказывают, живьем сожгли изверги за то, что вместо вывески правления повесили вывеску ревкома... Облили их керосином и сожгли посередь улицы. Что только и делается на свете божьем... А сынки-то мои, Емельян да Денис, живы чи нет?
_______________
* Так называли тогда белогвардейцев.
– Живы и здоровы, мама, не беспокойся. Ну, прощай, родная, - крепко расцеловал Семен мать.
– Пойду!
– Ну, господь тебя благослови, Сема, - прильнула к нему старушка. Куда ж ты теперь, сынок?.. Воевать?
– Воевать, мама, - сказал Буденный.
– Теперь уж без этого не обойдешься. Воевать будем крепко. Попомнят нас белые.
Он шагнул было в темноту, но сейчас же вернулся и еще раз расцеловал крепко мать.
– За нас, мать, не беспокойся. Будем беречь себя. Прощай!
– Прощай, сынок!
Стрельба в станице усилилась. Доносились женские и детские крики. По-прежнему лил беспрестанный нудный дождь. Буденный вернулся
– Ну что, Семен, - спросил Денис, - был дома? Живы наши?
– Отца арестовали, - мрачно сказал Буденный и, обращаясь ко всем, стал рассказывать: - В станице находятся калмыки и казаки. Мать говорит, что пьянствуют, бесчинствуют, расстреливают жителей. Правление набито арестованными. Если их сейчас же не освободить, то беляки всех постреляют... Я думаю, надо попытаться освободить их. Как вы на это смотрите?
Предложение было слишком неожиданное, а поэтому все некоторое время молчали, продумывая его.
– Да ты что, Сема?
– сказал, наконец, Денис.
– Мыслимое ли дело, чтобы нам, двадцати человекам, броситься на три сотни беляков?.. Погибнем ни за понюшку табаку.
– Да и с чем бросаться-то?
– подхватил Федор Просолов.
– По четыре патрона на каждого всего-навсего у нас...
Этого-то именно и опасался Буденный. Молодые еще ребята, не обстрелянные, побоятся.
– Эх вы, трусы!
– негодующе сказал он.
– Испугались. А чего бояться?.. Мы налетим на правление, а там сейчас только арестованные да охрана, человек двадцать-тридцать. Остальные казаки и калмыки, небось, по квартирам спят. Пока они сбегутся к правлению, так мы уже всех арестованных освободим... К правлению мы в такую непогодь можем подойти совсем незаметно...
– Ладно, я согласен, - сказал Денис.
– Я тоже, - проронил Федор Просолов.
– И я... И я...
– отозвались и остальные.
– Вот и хорошо!
– весело проговорил Семен.
– Поехали... Только такой уговор: следите за мной, делайте все то, что буду делать я. В случае нападения противника прошу об одном, прикрывайте меня сзади и не теряйтесь. Когда закричу "ура", то кричите и вы как можно громче...
Проверив винтовки, всадники двинулись вслед за Семеном. Ехали закоулками, тихо и осторожно. Часто останавливались, пережидали, пока Семен разведывал путь.
Дождь лил с еще большей силой. Взвывали порывы ветра. У какого-то дома с шумом хлопала ставня. Всадники въехали на площадь. Буденный поднял руку, приказывая остановиться, и изучающе стал оглядывать местность.
Окна правления были тускло освещены. Внутри здания чувствовалось движение. Временами на улицу проникал невнятный шум, крики. Иногда порывисто распахивалась дверь, на крыльцо выбегал какой-нибудь пьяный калмык и с руганью стрелял вверх из винтовки, выпуская сразу всю обойму. В соседних дворах собаки отзывались яростным лаем.
Семен задумался. Надо немедленно действовать. Нужно попытаться ворваться в правление и обезоружить конвоиров, а потом освободить арестованных. Но пройдет ли это так гладко? Не закончится ли эта попытка провалом? Действовать надо наверняка, чтоб был полный успех.
Буденный поднял от дождя воротник шинели. Он долго раздумывал, досадуя, что получается не так, как предполагал. Белые, как нарочно, забились в здание и не показывали носа на улицу.
– Что, Сема, молчишь?
– прошептал Денис.