Юго-западная Туркмения в эпоху поздней бронзы. По материалам сумбарских могильников

Хлопин Игорь Николаевич

Комплекс погребального инвентаря из 10 погребений могильника Дашлы 1 п из 54 погребений могильника Дашлы 3 состоит в основном из керамики. Вся она местного изготовления, но генетические корни имеет в комплексах позднего Намазга V—раннего Намазга VI. Однако можно выделить небольшую группу серой керамики, которая выпадает из основного комплекса и, по мнению В. И. Сарианиди, находит прямые аналогии в керамике Северо-Восточного Ирана. К сожалению, эта керамика только названа, что не дает возможности провести более точное сопоставление. Данная керамика может быть только прямым импортом из указанных областей, точно так же, как посуда из северных предгорий Копетдага в комплексе Сумбарских могильников.

Несколько детальнее можно судить о соответствиях керамике Гиссара III в погребениях Сапалли-Тепе — это кубки на ножках, кувшины с низким горлом и вытянуто-овальным туловом, шаровидные кувшины с катушкообразным горлом; перечисленные формы местного изготовления, и можно рассматривать

их как результат влияния. Кроме того, найдены сероглиняные сосуды следующих форм: чайники с трубчатым носиком, чайники со сложным носиком и перемычкой между носиком и венчиком (джаркутанский этап), конические сосуды со сливом; такие сосуды можно рассматривать как импорт из Северо-Восточного Ирана.

Рис. 11. Формы керамики из Сумбарских могильников и их соответствия в памятниках юго-восточных земледельческих областей Средней Азии.

Рис. 11 (продолжение).

Керамические и вещественные комплексы очагов культуры, расположенных на более поздних территориях Гиркании, Парфии, Маргианы, Бактрии и Согда, поражают единообразием (рис. 11). Истоки этих комплексов уходят в недра развалин южнотуркмеyистанских поселений эпохи бронзы. Анализируя данные комплексы, можно отметить в них следы различного воздействия со стороны культуры Юго-Западной Туркмении и Северного Ирана. Во-первых, на северной подгорной равнине Копетдага керамические комплексы Намазга IV и V сложились в значительной степени под влиянием культуры Юго-Западной Туркмении и Северного Ирана, которая передала местной керамической традиции многие керамические формы; ряд исходных форм для указанных комплексов можно найти в могильнике ранней бронзы Пархай II [Хлопин, Хлопbна, 1979, 1980]. Поскольку керамика названных восточных памятников происходит от комплексов Намазга V и VI, в опосредствованной форме она может быть частично возведена к керамике раннебронзового века ЮгоВосточного Закаспия. Во-вторых, можно улавливать ослабленное влияние комплекса сумбарской культуры на восток: на Аучин-Тепе (Маргиана), в могильнике Дашлы 1 и на Сапалли-Тепе найдены редкие сосуды со сливом. Эти сосуды, а также чайники со сложными носиками (обломки) появились там как результат заимствования из Юго-Западной Туркмении и Северного Ирана одной из наиболее типичных для тех мест и совершенных керамических форм. В-третьих, группа серой керамики из Дашлы 3 и Сапаллb может быть прямым импортом из тех же мест. Следовательно, влияние культуры Юго-Восточного Закаспия распространялось далеко на восток разными путями и его можно рассматривать как доказательство синхронности этих восточных памятников с памятниками культуры ЖВ-1 Северного Ирана.

СРАВНИТЕЛЬНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ВЕЩЕЙ

Предметы вооружения

Бронзовые предметы вооружения в противоположность керамике не имеют строгой локальной привязанности. Изготовление предметов вооружения обычно сосредоточивалось в сравнительно немногих центрах; оттуда металлические изделия путем натурального обмена распространялись прежде всего по территории своей культуры, а уже потом в соседние области. Эти изделия оседали в отдельных семьях и были в обиходе не одно поколение; их ломали и чинили, теряли и помещали в могилы с владельцами, чем сознательно исключали из обихода. Удачно найденная форма изделия могла быть скопирована и повторена далеко от места его первоначального изготовления; в этом случае вероятен иной состав металла.

Одинаковые предметы вооружения, найденные на разных памятниках, с одной стороны, указывают на их синхронность, с другой — эти же предметы могли в действительности сильно разойтись во времени. Однако последним принято пренебрегать и больше склоняться к теории синхронности; по-видимому, так будет правильнее, особенно если исходить из того, что каждый тип вещи имел свой срок жизни, а эти сроки в среднем совпадали везде. В то же время до нас дошло ничтожное количество бронзовых предметов вооружения, причем чем крупнее и массивнее предмет, тем слабее у него была возможность пройти сквозь фильтр тысячелетий. Поэтому насчитывается относительно много наконечников стрел, меньше — наконечников копий и ножей, а мечи, кинжалы или топоры представлены единицами. Значит, при анализе металлических предметов вооружения надо иметь в виду, что отсутствие какого-нибудь из них на том или ином памятнике отражает вовсе не его действительное отсутствие в то время, а только уровень наших сегодняшних знаний о данном предмете.

Листовидные с упором и усиливающим ребром наконечники стрел

были выделены Е. Е. Кузьминой в особый тип, местом возникновения которого была определена Южная Туркмения [1966, с. 33]. Это было сделано до раскопок в долине Сумбара, которые не только подтвердили принципиальную правильность данного мнения, но и несколько переместили возможный центр их изготовления на поселения Юго-Западной Туркмении. В течение последнего десятилетия к двум ранее известным наконечникам стрел с поселений Мешед-Мисрианской равнины прибавились еще один оттуда же [Комаровская, Панарин, 1970, рис. 60, I], 8 экз. из Сумбарских могильников и, что, пожалуй, наиболее существенно, литейные каменные формы с поселений подгорной равнины Копетдага [Щетенко, 1972, с. 53]. Хотя мы и не имеем прямых доказательств изготовления таких наконечников стрел в Юго-Западной Туркмении, нельзя также считать все изделия подобного рода привозными с поселений подгорной равнины Копетдага только па том основании, что там найдены неоспоримые свидетельства их местного изготовления. Скорее всего, по всей южной земледельческой зоне наконечники стрел изготовляли принципиально одной формы. Эти наконечники следует датировать широко — второй половиной II—началом I тыс. до н. э.

Наконечники дротиков или легких метательных копий найдены в меньшем количестве; они обнаружены в Сумбарских .могильниках, а один — в Намазга-Тепе [Кузьмина, 1966, с. 31]. Поскольку дротики повторяют во многих деталях наконечники стрел (срединное ребро, - упор на черешке, ширина пера), можно считать, что производство наконечников дротиков было распространено на тех же территориях. Называть этот предмет привозным нельзя, это — местное изделие, но значительно более широкого ареала, чем та или иная культура, выделенная по керамике.

Наконечники тяжелых ударных копий по своему применению соответствовали поздней рогатине п известны в еще меньшем количестве. С перечисленными предметами вооружения их сближает черешковый насад, что позволяет эти изделия считать также происходящими из южных земледельческих областей. Однако они не имеют столь явственного упора, как например копья из верхнего слоя Гиссара; кроме того, последние отличаются длинным черешком с крючком для прочной заделки в древке.

Кинжал из могильника Сумбар I не имеет аналогий, если не считать меча с Мадау-Тепе (культура архаического Дахистана) длиной 54 см [Массон, 1956а, с. 405]. У того и другого мощное срединное ребро и маленький отросток для прикрепления рукояти. У сумбарского экземпляра в этом отростке есть отверстие для заклепки, а в мадауском такое отверстие неизвестно, хотя не исключено, что оно и было.

К предметам вооружения относятся четыре каменных навершия булав, которые по ряду признаков отличаются от наверший посохов, несущих какую-то социально-идеологическую нагрузку. Поскольку до сих пор не производилось отделение булав от наверший, трудно сказать, имелись ли эти предметы вооружения у других народов. Видимо, там, где найдены навершия, были в обиходе и булавы.

Таким образом, комплекс характерных предметов вооружения практически не обнаруживает большого сходства с аналогичными изделиями из соседних областей. Хотя предметов вооружения эпохи развитой и поздней бронзы на подгорной равнине Копетдага известно мало, ио они достаточно выразительны, что позволяет говорить о том, что в Юго-Западной Туркмении и на северной подгорной равнине Копетдага были разные металлургические традиции. Комплекс вооружения, как и комплекс керамики из Юго-Западной Туркмении, имеет более четкую югозападную ориентацию. Тем более что, например, кинжал из Сумбарского могильника как будто находит соответствия в талышских погребениях эпохи поздней бронзы [Кузьмина, 1966, с. 54; Morgan, 1896, р. 63].

Инструменты

Ножи с длинным и прямым лезвием известны практически везде, поскольку их форма полностью отвечала назначению, которое было довольно разносторонним в отличие от узкоспециализированных инструментов. Они имеют обоюдоострый плоский клинок без срединного ребра, но с незначительным утолщением, небольшой черешок для насада рукояти, но без отверстий для заклепок. Такие предметы, надо полагать, изготовлялись если не в каждом поселении, то уж в каждой их группе; они, вероятно, не были объектом обмена. Истоки обоюдоострой формы ножа уходят к ранним этапам металлургии; подобные изделия найдены в энеолитических слоях поселений северной подгорной равнины Копетдага и Геоксюрского оазиса. Попутно следует сказать, что на памятниках южной земледельческой зоны в целом эти ножи преобладают, хотя известно несколько однолезвийных ножей (Намазга-Тепе, Яз-Тепе и др.). Что касается последних, то они исключительно широко распространены па востоке и северо-востоке Средней Азии, в Фергане, Северной Киргизии, Ташкентском оазисе [Кузьмина, 1966, с. 37—50]. Находки таких ножей в Южной Туркмении можно объяснить лишь тем, что перед нами пример взаимопроникновения двух обособленных культурных традиций: передневосточной, связанной с изобретением и изготовлением двулезвийных ножей на деревянной рукояти, и центральноазиатской, связанной с изобретением и изготовлением однолезвийных ножей с металлической же рукоятью.