Юмор правителей России от Керенского до Путина
Шрифт:
А в народе Ленина с Троцким в первые послевоенные годы воспринимали как неразлучную пару. Фольклор любит «тандемы». В ход пошли частушки и куплетцы о двух вождях революции:
Ленин Троцкому сказал:Пойдем, Володя, на вокзал,Купим лошадь карюю,Прокатим пролетарию.Но продолжим о ленинской смешливости.
«Всех поражала необыкновенная активность Ленина… Никогда не видел его на заседаниях
Кстати, Луначарский с его сентиментальностью и богоискательством не раз становился жертвой ленинского сарказма и даже вспыльчивости. Вождь на словах даже готов был его повесить. Правда, гневался он на него по большей части в дореволюционные времена, когда Луначарский пытался совместить идею революции с идеей Бога. Если верить меньшевику Георгию Соломону, который, между нами говоря, злобствовал, в то время Владимир Ильич рассуждал о своем будущем наркоме так: «Это, знаете, настоящий фигляр, не имеющий ничего общего с покойным братом Платоном. По своим убеждениям и литературно-художественным вкусам он мог бы сказать устами Репетилова: «Да, водевиль есть нечто, а прочее все гниль…» Да и в политике он типичный Репетилов: «Шумим, братец, шумим!» Не так давно его укусила муха богоискательства, конечно, так же фиглярно, как весь он фиглярен, то есть просто стал в новую позу. Но, знаете, как тонко посмеялся над ним по этому поводу Плеханов… Это было во время партийного съезда… Плеханов в кулуарах, конечно, вдруг подходит к нему какими-то кротко-монашескими мелкими шажками, останавливается около него, крестится на него и тоненьким дискантом пропел ему: «Святой отче Анатолий, моли Бога о нас!»… Скажу прямо – это совершенно грязный тип, кутила и выпивоха, и развратник, на Бога поглядывает, а по земле пошаривает, моральный альфонс, а впрочем, черт его знает, может быть, не только моральный».
Это – взрывы ленинского сарказма. И все-таки он считал Луначарского человеком необыкновенно одаренным – и доверил ему важнейший пост наркома Просвещения. Луначарский занялся ликвидацией безграмотности и спасением творческой и научной интеллигенции от голода и прочих неудобств Гражданской войны.
Смешливость мы установили. А умел ли Ильич шутить – экспромтом, по-энгельсовски? Бывало. Вскоре после Октября, когда большевики делили в левыми эсерами государственные посты, последние предложили на пост наркома по продовольствию Ивана Теодоровича – неглупого теоретика, автора дельных статей. Ленин пошутил: «Ну, надо кого-нибудь похуже, а то его всё равно через неделю в Мойке утопят».
Не будучи вертопрахом и гулякой, он немало повидал в революционных кругах. И потому, приметив разгульный нрав своих соратников, однажды пошутил, что даже расстрел был бы для Александры Коллонтай и Николая Дыбенко не столь суровым наказанием, как принуждение к пятилетней супружеской верности.
Первое качество остроумного человека – развитое чувство языка. Ленин,
И Ленин как будто вторил Чуковскому (которого, скорее всего, не слишком любил – как и Надежда Константиновна, как и Лев Давыдович): «Русский язык мы портим. Иностранные слова употребляем без надобности. Употребляем их неправильно. К чему говорить «дефекты», когда можно сказать недочеты, или недостатки, или пробелы?.. Не пора ли нам объявить войну употреблению иностранных слов без надобности?».
Ленин, пожалуй, как никто из наших политиков, умел ругаться. Изобретательно, иногда грязновато. Он умел обижать. Но ни в коем случае нельзя воспринимать его цветистую брань слишком всерьёз. Если Ленин кипятился: «Расстрелять! Дерьмо! Расстрелять десять раз!» – это означало только то, что он кипятился. Трагических последствий, всяческих расправ после этого никогда не было. Тех людей, которые Ленина знали, никогда не бросало в дрожь от его угроз. Быть может, поэтому соратники, которых он честил на все корки, подчас умилялись Ильичу. Уж такой темперамент! С этими замашками связано одно из самых известных высказываний Владимира Ильича.
Горький написал ему строгую депешу: «Владимир Ильич! Я становлюсь на их сторону и предпочитаю арест и тюремное заключение участию – хотя бы и молчаливому – в истреблении лучших, ценнейших сил русского народа. Для меня стало ясно, что “красные” такие же враги народа, как и “белые”. Лично я, разумеется, предпочитаю быть уничтоженным “белыми”, но “красные” тоже не товарищи мне».
Прочитав письмо, Ленин рассмеялся и сказал: “Горький как был ребенком в политике, так и остался… Ну, как его здоровье?.. Передайте ему привет”
И все-таки он ответил не только приветом. Он сочинил Горькому настоящий манифест с модными и в наше время антиинтеллигенскими мотивами:
«Интеллектуальные силы» народа смешивать с «силами» буржуазных интеллигентов неправильно. За образец их возьму Короленко: я недавно прочел его, писанную в августе 1917 г., брошюру «Война, отечество и человечество». Короленко ведь лучший из «околокадетских», почти меньшевик. А какая гнусная, подлая, мерзкая защита империалистской войны, прикрытая слащавыми фразами! Жалкий мещанин, плененный буржуазными предрассудками! Для таких господ 10 000 000 убитых на империалистской войне – дело, заслуживающее поддержки (делами, при слащавых фразах «против» войны), а гибель сотен тысяч в справедливой гражданской войне против помещиков и капиталистов вызывает ахи, охи, вздохи, истерики.
Конец ознакомительного фрагмента.