Юнармия (Рисунки Н. Тырсы)
Шрифт:
Казаки дали Сеньке пинка и погнали его к поселку.
— Вот гады! Куда они его повели? — сказал Андрей и рванул меня за руку. — Бежим следом!
На Железнодорожной улице мы догнали казаков и Сеньку.
Маленький казак все еще не выпускал из рук Сенькиного ворота. Сенька, низко нагнув голову, медленно передвигал ноги.
— Что они с ним сделают? — шепотом спросил Андрей.
— Не знаю, Андрюша. А только я бы на его месте шмыгнул куда-нибудь в переулок.
— Да, шмыгнешь! — сказал Андрей. — Они тебя сразу пристрелят.
Сенька вел казаков
— Ты что ж крутишь, чертова голова? Куда завел? — заорал толстый казак и топнул ногой.
— Ты, хлопче, не виляй, а веди правильно, — пропищал маленький.
— Я не виляю! — крикнул Сенька.
И вдруг он крутнулся и мигом перескочил через низенький забор.
Спотыкаясь, казаки бросились в разные стороны. Раздался выстрел. Потом второй, третий, четвертый. Со всех концов на выстрелы сбегались казаки, на бегу заряжая винтовки.
Мы с Андрейкой свернули в переулок и спрятались в чужом сарае. Когда мы опять выглянули на улицу, кругом было тихо. Ни казаков, ни Сеньки.
На другой день рано утром к нам во двор прибежал Андрей и вызвал меня из погреба.
— К Семену пойдем, — сказал он. — Надо узнать, жив ли.
Мы побежали к баракам, в которых жили станционные рабочие, и тихо постучали в одну из дверей, обитую войлоком. Никто не отозвался. Я заглянул в замочную скважину, но ничего нельзя было разобрать. Мы долго прислушивались и заглядывали в крошечное окошко рядом с дверью, занавешенное черным платком.
Нам не верилось, что в квартире никого нет. Должно быть, боятся, прячутся. Мы постучали снова. Наконец отозвался робкий женский голос:
— Кто там?
— Да это мы… свои — Гришка, Андрейка.
— А что вам?
— По делу, — сказал Андрей.
Звякнул ключ, дверь открылась. Мы вошли в маленькую комнатку, похожую на собачий ящик. Нас встретила женщина с заплаканным лицом. В углу на сундуке под старым лоскутным одеялом спали две маленькие девочки.
— Андрюшенька, — сказала женщина шепотом, — а ведь Семен-то мой… — Губы ее тряслись. — Семен-то мой… пропал.
— Как пропал? — чуть не крикнул Андрей и глянул на меня.
Сенькина мать ничего не ответила. Она тяжело опустилась на край сундука, обхватила голову руками и заплакала.
— Вот и осталась одна. И отец неизвестно где, и Сенька пропал…
— Не плачь, — сказал Андрей, — говори, чего случилось?
Сенькина мать вытерла рукавом слезы и стала рассказывать:
— Не послушал он меня давеча, пошел болтаться. «Я, — говорит, — отца иду искать». Целый день я его прождала, а к вечеру — слышу, кто-то тарахтит в дверь. Открываю, смотрю — казаки, а с ними Сенька, избитый весь, ободранный, шапка в грязи…
— Что же — они его с собой взяли? — спросил Андрей.
— Нет, не взяли. Стали допрашивать. Они его и плетками хлестали, и сапогами по ребрам били. Ну, и мне, конечно, заодно досталось. И не помню, как они
Сенькина мать опять заплакала.
— Он еще придет… — сказал Андрей.
— Да, придет! Может, его и в живых уже нет…
Глава VI
РАЗГОВОР ВО ДВОРЕ
Десять дней сидели мы в погребе.
Как-то раз пришел со станции Илья Федорович, выругался, плюнул в угол, подобрал с пола рваную рядюшку, посмотрел на свою жену и сказал:
— Пошли, жинка. Хоть тут найдут — убьют, хоть дома найдут — убьют. А дома и умирать веселее.
Они ушли, а за ними разбрелись по своим квартирам и остальные жильцы погреба. Перебрались на свою квартиру и мы.
Мать сразу принялась за уборку нашего тесного, посеревшего от пыли жилища. Она вымыла и расставила по полкам посуду, протерла мокрой тряпкой стол, похожий на старый сундук, вытащила из корзины запрятанные дырявые занавески из тюля и развесила на окнах.
Потом она села посреди комнаты на табуретку, вздохнула и сказала отцу:
— Теперь только бы товарищи пришли — вот и праздник был бы. А то разъезжают по улицам эти шкуринцы — тошно смотреть.
Отец глянул на нее исподлобья и буркнул:
— Будешь сидеть сложа руки, так не скоро придут.
Кто-то стукнул три раза в дверь.
— А ну-ка, сходи, Гришка. Кто бы это такой был? — сказал отец.
Я открыл дверь.
На крыльце стоял Андрей.
— Гришка, — еле выговорил он. — Красная Армия отступает. Белые уже Ставрополь заняли, Дворцовый, Киан. К Курсавке подбираются.
— А ты откуда знаешь? — спросил я.
— Путевые сторожа говорили.
Андрей наклонился к самому моему уху и взволнованно зашептал:
— Гришка, давай-ка через фронт к красным уйдем. Поступим добровольцами, разведчиками будем, нам коней дадут.
— Пойдем, — сказал я, но через минуту раздумал. — Нет, Андрюша, я не пойду.
— Почему?
— Отца жалко, мать жалко. Куда я от них пойду?…
— Брось жалеть, — твердо сказал Андрей. — Сегодня ночью выйдем из дому, а завтра в Курсавке будем, у наших. Ты возьмешь браунинг, я — наган. Дядю Саббутина разыщем.
— А если нас белые поймают?
— Не поймают. Мы пойдем по Крутой, потом по Зеленой балке, потом пройдем через большой тоннель и прямо выйдем к Курсавке. Дядя Саббутин примет нас в батарею, а нет — в кавалерию запишемся… Пойдем…
— Нет, не пойду, — наотрез отказался я.
Андрей поправил свою белую лохматую папаху, посмотрел на меня с минуту в упор и молча ушел. Я остался один на ступеньках.
«А вдруг уйдет Андрей? — думал я. — Он ведь такой! Выберется впотьмах да за поселок, да по балкам. А там за семафор выскочит — вот тебе в Курсавка. Знакомых красноармейцев отыщет, дядю Саббутина. А я так и буду по улицам болтаться, до станции и назад. Вот и все. Дурак я, что с Андреем не пошел».