Юнга с "Чектурана"

Солдатова Наталья

– А может он и пойдёт на сотрудничество, – возразила Туано. – Там есть одна зацепка. У Синего сын, мальчик десяти лет, недавно попал в каталоги местных либкиндеров. Папа постарался, надавил на кого надо, фотографии убрали, ребёнка объявили погибшим. Но дело в том, что на ребёнка уже нашёлся заказчик – Олег Арефьев по кличке Скунс. Всего лишь миллиардер, основной держатель акций ЦентроЗемли, педофил, извращенец и новый фаворит Риана Пантеры. Наши взломали личный архив Скунса и говорят, там просто кошмар. В штабе считают, что Скунс мог бы многое порассказать про Риана Пантеру, если на него правильно надавить. Но он сверхбогат, и за исключением

фотографий никаких следов детей до сих пор не нашли. Когда узнали, что на него есть потенциальная наживка, уписались от восторга. И что-то мне подсказывает, что Синий точно не потерпит этого праздника у себя за бортом.

– То есть преступники скрывают место нахождения ребёнка от маньяка, а полицейские хотят его раскрыть. – Ингибаро невесело усмехнулся и снова устало провёл по лицу обеими руками: – Чёрт, я никогда ещё не был так город за свою профессию…

На браслете Туано звякнул входящий файл. Агент пробежала глазами сообщение:

– Хорошие новости, Бруно. «Чектуран» сделал заявку на пополнение запасов. Будет в порту Иясуто через трое суток.

– О да, прекрасная возможность пригласить Синего на пару пива. «Не поделитесь ли, любезнейший, вашей формулой успеха. Да-да, той самой. А мы за это не скажем одному мерзавцу, где находится ваш ребёнок…»

Ингибаро ткнул в файл с пометкой «Арефьев» и на вирт-экран вывалился ворох голографий. С минуту оба полицейских смотрели на них в гробовом молчании, а запущенная программа каскадом разворачивала все новые и новые изображения.

Через две минуты Бруно на ходу вдевал руку в рукав длинного серого плаща и говорил кому-то в комм:

– Шиано, милый, у тебя через трое суток в порту ролкер будет, «Чектуран». Капитан – Амега Синий… Сделай так, чтобы он сам к тебе сам прибежал! Мне с ним потолковать надо, неофициально…

– Бруно, ты уверен? – Туано перехватила его за плечо. – Мы не получим после этого встречи ещё один «Митсао»? Встреча с потенциальным свидетелем…

– Каким свидетелем? – Ингибаро возвёл на коллегу ясные голубые глаза в обрамлении длинных золотистых ресниц. – Ты о чем?

Туано хмыкнула и отступила.

– Я много работал, я устал, – Бурно пожал плечами. – Пойду, проветрюсь, с шурином поболтаю в кое-то веки вот так, без прибамбасов… Да, в его рабочее время, а что поделать! Он у меня занятой. Шутка ли, – Ингибаро сделал большие глаза, – начальник космопорта!

– Теперь я особенно хорошо понимаю, почему в федеральную полицию так не любят приглашать местных, – Туано с усмешкой только покачала головой. – Шурины, братья, сестры… Кто у тебя ещё на подхвате, малыш?

– У монаха нет дома, потому что весь мир – его дом, – пропел-процитировал Ингибаро одно из изречений священной книги «Аштази», – у монаха нет семьи – потому что каждый, кого он встречает – его семья… Ты моя семья, Туано!

Он подмигнул коллеге. Туано прикусила губу. Чешуйки на её щеках встопорщились ещё больше и потемнели, выдавая волнение. Ингибаро ценили не только за аналитические способности. На своей родной планете он был как рыба в воде, и легко проходил туда, куда ксеносам путь был строжайше запрещён. Нет, федеральный кодекс, конечно, позволял накласть на местные правила, законы и предрассудки, но Гелиопея и так была нелюбимой территорией Конфедерации за бесконечные межрасовые конфликты и войны. И провоцировать их по личному усмотрению агентам не дозволялось. Ингибаро приглашали, когда нужно было сглаживать острые углы, добыть информацию мягким путём или

организовать встречу с религиозными лидерами, отказывающимися вступать в диалоги с «непосвящёнными». И все это – без лишней нервотрёпки и за штатный оклад старшего аналитика.

А Бруно – Бруно был влюблён в свою планету, как иные бывают влюблены в свою женщину. В своё время он отказался и от военной, и от политической (и да и чего греха таить – преступной) карьер, чтобы стать «амшати» – монахом-в-миру, монахом, живущим вне стен монастыря. Это было почётно и совершенно не расходилось с профессиональной деятельностью полицейского. «И монахи и полицейские придерживаются одних целей, – смеялся Ингибаро. – Они берегут миропорядок и следят за исполнением законов».

Неписанное правило гласило: доверяешь – доверяй. Все их тщательно продуманные, согласованные и простроенные схемы не сработали ни с «Митсао», ни с «Тихоходным». Кто его знает – а вдруг Ингибаро удастся то, что не удалось другим агентам? Туано руками пригладила непослушные чешуйки, расслабляясь и гася эмоции.

Старший агент Чен сидел на столе, прислоненный к декоративной вазе, и профессионально держал эмоции при себе.

***

В комнате было совсем темно. Свет исходил только от алых на чёрном фоне колец мишени дартса. К мишени дротиком был прикрёплен листок, на котором чёрным маркером от руки был нарисован мальчишеский портрет. Талантливо нарисован. Тёмные блестящие глаза, длинные бархатные ресницы… Острый подбородок чуть вздёрнут, волосы распушились под порывом ветра. Нарисованный мальчишка смотрел не на зрителя, а куда-то вверх, словно наблюдая за полётом птиц в небе. Рот приоткрыт в удивлении. Выражение лица одновременно и мечтательное, и восхищённое…

Либкиндеры прошерстили все детдома, все приюты, перетряхнули все запасники, чтобы подыскать капризному клиенту то, что нужно. Скунс (он же автор портрета) придирчиво изучил все присланные видеоматериалы. И, кажется, нашёл.

Тонкого стройного мальчишку с мечтательной искрой в глазах, улыбчивого и лёгкого. С россыпью редких веснушек и длинными, густыми –как крыло редкой маленькой птички – ресницами.

Одним словом – того самого.

Чем больше Скунс пересматривал минутный ролик, тем больше в этом убеждался. И тем больше его хотел.

А исполнители облажались.

Скунс сгрёб со стола с десяток дротиков – тонких, блестящих и одновременно тяжёлых и смертоносных, и принялся с остервенением метать их в лицо нарисованного мальчишки. Дротики со смачным стуком входили в доску до самого основания.

Долбоёбы хреновы… Никому верить нельзя!

Он был уверен – мальчишку угробили по дороге. Не довезли. Гориллы косорукие. Или перекололи наркоты. Или он задохнулся в каком-нибудь ящике, куда его засунули и забыли вовремя проверить. Или не уследили, и он погиб при нелепой попытке сбежать.

Когда Скунс действовал сам, таких тупых уёбищных ошибок не было. У него вообще никогда не было ошибок.

Эти, конечно, извинялись. Лебезили, обещали золотые горы. Послал их на хрен.

Те струхнули по-настоящему, прислали компенсацию.

Двух близнецов. Похожих на его мечту, как поросята на ангела. Визжали, по крайней мере, также.

Одного он порезал на месте прямо на глазах у его брата. Но легче не стало.

Второго отдал Саше. Саша скучный. Просто пристрелил. Зато сразу стало тихо.