Юнги. Игра всерьез
Шрифт:
Вопрос со Святогоровым предстояло решать. Но директор удивился, отчего плохой преподаватель ведет себя так независимо.
– Можно подумать, – сказал Михаил Тихонович тихим голосом, – что я разговариваю не с педагогами. Мы решаем судьбу молодого человека. У Майдана нет ни отца, ни матери. И платить ему нечем.
– Отец погиб? В финскую? – заинтересовался старший политрук.
– Может быть, все это следовало выяснить заранее? – обернулся к нему Святогоров. – Но в данном случае я полагаю главным другое. Майдан не виноват. Не он разбил
Раз уж речь зашла о педагогике, обиделся Сергей Петрович, самое время вручить Святогорову жалобу родителей. Но тут вмешался Петровский и заявил, что совсоду надо больше внимания обращать на детей из малообеспеченных семей.
– Не только совету содействия, – ехидно заметил военрук. – Вам тоже. Тем более что вы с Майданом как будто старые знакомые.
Евгений Николаевич запыхтел, кожа у него сравнялась цветом с яркой шевелюрой. Старший политрук на реплику не реагировал и стал выяснять у математика, как была испорчена труба.
– Не удивлюсь, – сказал Политура, – если завтра соседи музыкантов рехнутся и изведут все трубы.
Радько тоже согласился с тем, что настоящий виновник происшествия сам капельмейстер. Кто разрешал ему раздать инструменты по домам? После такого оборота дела Михаил Тихонович посчитал, что он здесь лишний. Математик удалился так же вежливо и решительно, как и вступил в разговор. Сергей Петрович не успел ознакомить его с родительским письмом.
В итоге дежурство у Генки Коврова выдалось очень познавательным. Он убедился, что и в дальнейшем нет никакого резона избегать этой почетной вахты. Он даже совсем забыл о своем обещании вести себя сдержанно и достойно, чтобы отец за него не краснел. Почетная вахта еще не кончилась, а Генка уже размагнитился и потерял бдительность. Возмездие обрушилось без всякой задержки.
За горячим спором никто в кабинете не обращал внимания, как в приемной все время возникали шипящие звуки, будто кто-то пытался изобразить дикцию директора. Теперь же, когда судьба Майдана была решена, Сергей Петрович вопросительно посмотрел на дверь. По всем признакам, по приемной мчался паровоз. На полном ходу чокались буферами вагоны, с ритмичным свистом металась в золотнике кулиса Стефенсона.
Константин Васильевич Радько выглянул из кабинета, и было слышно, как он упрекнул:
– Вы ведь не в цирке, а на службе.
Локомотив со всего маху затормозил, а Радько, вернувшись обратно, засмеялся:
– Рассыльный отрабатывает флотское «Яблочко», Между прочим, получается.
– Занимаются черт знает чем, а на контрольных двойки, – недовольно процедил директор. – В гороно сегодня говорили: «Со всего города собрали отличников. Где же они теперь?»
Потом Уфимцев вышел в приемную и лично объявил рассыльному наряд вне очереди.
– Многих беспокоит снижение успеваемости, – поддержал директора председатель месткома. – Например, преподаватель физики Дормидонтов, – тут он со значением взглянул на Радько, – считает это результатом
– А вы как считаете? – спросил Артяева военрук. Василий Игнатьевич развел руками, признаваясь в некомпетентности. Радько понимающе улыбнулся:
– Вопрос слишком серьезный, чтобы решать его на ходу. Пора обсудить это на педагогическом совете.
Директор кивнул. Он и не подозревал, какой сюрприз приготовил для школы хитроумный военрук.
Глава 10 НАСКВОЗЬ И ДАЖЕ ГЛУБЖЕ
Утром, перед началом занятий, Михаил Тихонович Святогоров поспешил успокоить Майдана.
– Тэ-эк-с! – сказал математик. – Занимайся спокойно и не расстраивай… тетю Клашу. Я слышал, что инструмент починят без вашего участия.
Эта приятная новость, однако, не произвела на ученика особого впечатления, будто ему уже было известно обо всем. Поскольку такой вариант Михаил Тихонович начисто исключал, он смущенно пошутил:
– Можно сказать, что ты теперь прошел огонь, воду и медные трубы.
– Огонь и воду еще не прошел, – возразил Майдан.
– Конечно, конечно, – поспешил согласиться командир взвода. – Но ты не переживай: военрук и директор школы во всем разобрались, объявят два или три наряда вне очереди.
– Хорошо, если б назначили рассыльным директора, – неожиданно попросил Димка.
– Рассыльным? – удивился командир взвода. – Тэ-эк-с!
Только теперь Михаил Тихонович догадался, в чем дело. Дима Майдан совсем не был черствым и неблагодарным мальчишкой, как показалось ему с первого взгляда. Просто у его подопечных налаживалась служба информации, что само по себе свидетельствовало о дальнейшем сплочении трудного мужского коллектива.
– Гарантировать не могу, – развел руками Михаил Тихонович. – Сам понимаешь, уж куда назначат.
Майдан спорить не стал. Он сам видел, что заботы Радько о внедрении военных порядков вошли в противоречие с некоторыми чисто школьными привычками. Оказалось, что научиться правильно маршировать и носить одинаковую форму еще мало для того, чтобы стать настоящими «матросами Наркомпроса». Ряды «штрафников» росли быстрее, чем возможности их перевоспитания. Поэтому главная масса провинившихся направлялись к боцману Дударю на предмет поддержания чистоты школьных помещений и для оборудования военно-морского кабинета.
После уроков Майдан, Ковров и Гасилов доложили боцману о том, что явились в его распоряжение.
– Явились? – язвительно переспросил Дударь. – Не может быть!
– Честное слово, – уверял его Аркашка. – У меня два наряда за сдобную сайку…
– Я за погнутую трубу, – добавил Майдан.
Генка Ковров предпочел не исповедоваться, тем более что боцман не торопился их отпускать.
– Является черт в аду! – внушительно объяснил Дударь. – А я в Бога не верую. Факт!
Атеистические убеждения главного старшины было как-то трудно совместить с отработкой полученных ребятами наказаний…