Юность, 1974-8
Шрифт:
— Трудно в Тегеране было? — спросил я.
— Да нет, не очень. Свои пять схваток я боролся минуты две в общей сложности. Все выиграл чисто. Только в одной пришлось «поломаться» — с иранцем. Он был здесь дома, и весь стадион болел за него. В тот момент я хотел оглохнуть, чтобы не слышать этого свиста и рева. И я оглох и начал борьбу. Но судья на ковре слышал шум стадиона и немного боялся его. На десятой секунде я провел бросок и болевой прием и решил, что все — победа. Но судья на ковре поднял вверх два пальца: два очка. И боковые судьи повторили этот жест. Иранец шел ко мне, улыбаясь. Я позволил ему взять захват —
Я ходил с иранцем минуту, а потом перевел его в партер, поймал руку и потащил на болевой. Он терпел, а я тащил. Теперь я знал, что никакая сила не оторвет меня от противника, пока судья не даст свисток. Стадион выл от обиды, и судье пришлось свистнуть над самым моим ухом. Но все-таки он свистнул!
В ту осень мы привезли с дачи большой мешок с яблоками. И в зале, прямо на ковре, ребята выложили яблоками слово «Поздравляем!». Сереге Орлову исполнилось семнадцать лет. А недавно Совет комиссаров лишил Орлова звания старейшины: он закурил на проводах в армию у Сашки Громова. Тогда же перевели в рядовые еще двух старейшин: Сережу Ауканина — за курение и Сережу Громова — за то, что нагрубил тренеру.
Давид предлагал для Орлова и Громова другую меру наказания — не выставлять их на первенство Москвы (они оба, кстати, чемпионы города). Но Совет все-таки решил дать им возможность побороться за себя и за клуб.
Они выиграли это первенство. Оба стали чемпионами Москвы — уже по взрослым. В июне я встретился с Орловым в спортлагере «Салют».
— А как меня из старейшин выгнали, вы знаете? — спросил Орлов.
— Слышал. Ты курил у Грома.
— Да. На проводах. Только Давид Львович не видел. Он позже пришел. А утром в клубе он меня спросил: «Ты курил?» «Курил». «Ну вот, — сказал Давид Львович, — теперь я на тебя не очень надеюсь. Плохо получается. Сдерживать себя не умеешь».
— Ты сразу признался, что курил?
— Давиду Львовичу я врать не могу. Считаю это самым низменным поступком. Кого угодно обману, если надо, а его — нет.
До чего же сложную цель выбрал Давид Рудман — растить не чемпионов, а людей! И быть для них примером. Можно научить мальчиков отлично бороться, стрелять, водить машину. Но если каждый из них не станет личностью — это напрочь зачеркнет его труд и время. Он не должен ошибаться в своих решениях и оценках. Они внимательно следят за тем, что он читает, о чем и как говорит.
— Надо бы для клуба дом построить за городом, — делится со мной Давид. — Где-нибудь по Калужской дороге. Чтобы летом можно было ездить туда на велосипедах, а зимой на лыжах. Там бы мы сделали финскую баню, стадион…
Есть у него еще одна идея — достать машины и поехать летом с ребятами по стране…
Несколько лет назад Давид Рудман окончил инженерно-строительный институт и поступил в аспирантуру. Дальше путь его был ясен и открыт. Но тут появился клуб. И Давид стал его президентом, перестав быть аспирантом.
— И ты ни разу не пожалел, — спросил я однажды, — что оставил аспирантуру?
— Жалел, конечно, — сказал Давид, — но пока ребята со мной — жить можно.
Владимир Тукмаков
Игра без предрассудков
В первом номере этого года «Юность» опубликовала
Прокомментировать сложившуюся ситуацию мы попросили международного гроссмейстера Владимира Тукмакова. Избегая традиционных прогнозов, молодой гроссмейстер предлагает ряд суждений о современных шахматах — порой довольно парадоксальных, — которые, как мы надеемся, заинтересуют нашего читателя.
Если великие шахматисты прошлого — такие, как Стейниц, Нимцович, Тарраш, Рети, — создавали глобальные теории игры, то в наше время, когда шахматы достигли очень высокого уровня, прежде всего развивается исполнительское мастерство. Можно предположить, что и дальнейшее развитие шахмат пойдет по этому пути.
Современных шахматистов отличает явный практицизм. Над ними (я мог бы сказать «над нами», но не вижу повода, чтобы в данный момент говорить о себе) не тяготеет теория принципов — они играют без предрассудков. Или скажем так: у них значительно меньше предрассудков, чем у шахматистов (предыдущих поколений.
Такова реальность, хотя шахматист, во что бы то ни стало отстаивающий свои принципы — речь идет о принципах теоретических — даже наперекор действительности, по-прежнему привлекателен.
Вот, скажем, Геллер. Это шахматист необычайно глубокий, с ярко выраженной творческой индивидуальностью, со своим пониманием шахмат, которое он готов упрямо отстаивать, играя с кем угодно.
Этого упрямства нет у Фишера, а тем более у Карпова, который совершенно не стремится к внешней последовательности. В его партиях трудно уловить единый стратегический рисунок. Тот же Геллер выстраивает стройную «архитектуру», в которой все должно быть совершенно. А Карпов может начать не с фундамента, а сразу с третьего этажа, если это быстрее ведет к успеху. И над ним вовсе не тяготеет то обстоятельство, что он в чем-то себе изменяет. У него нет этого комплекса.
И Фишер п Карпов делают очень много хороших ходов, но не делают явно плохих. Игру Фишера и Карпова отличает внешняя простота. Вот в свое время очень просто играл Смыслов: делал ходы, которые вроде бы подразумевались. Но когда играешь, как раз самый простой ход зачастую оказывается самым труднонаходимым. Решаешь сложные — проблемы, а выясняется — вот оно, лежит на поверхности.
И лучшие партии Карпова отличает именно эта простота. Такое впечатление, что он играет отдельными ходами, не проводя глубоких стратегических замыслов. Может быть, именно это дало основание Полугаевскому считать, что глубокая стратегия является уязвимым местом Карпова. И, может быть, именно это заблуждение Полугаевского явилось причиной его поражения. На самом же деле Карпов просто постоянно вносит в свои планы поправки. Он без малейшего колебания отказывается от очень хорошего плана, видя, что благодаря реакции противника в позиции появился какой-то новый нюанс и этот нюанс открывает новые возможности, если перестроить немного план игры.