Юность Богов. Книга первая: Огненная Чаша
Шрифт:
…Запахи цветов и трав пищей были доброславам, ну а кто-то ещё питался Солнца утренним лучом, кто-то пил росу густую, а кто-то воздухом одним лишь наслаждался: прана в нём одна была – два-три глотка её испив, вновь силы обретали и в небо снова воспаряли на крыльях духа своего. И всё мечтали к Звёздам снова улететь, особенно порой ночною, когда высоко в Небесах серебряный из Звёзд кружился Хоровод. И Явь стремилась вся туда, всем телом молодым дрожа, когда она слыхала космического вальса ритм, в котором в хор один сливались голоса и Звёзд, и маленьких Комет, смычком водившим по Небесной Арфе, – для духа Яви восторга не было сильней. И дух её парил, расправив крылья, саму Вселенную собою охватив. И был безмерно счастлив тот, кто Лугом Звёздным тем бродил, душой сливаясь с Краса-той, и вместе с ней дышал и пел, Творца хваля Вселенной.
В Доброславии, со всех сторон
Доброславы и со Звёздами дружили – по ним сверяли жизнь свою, а Солнышко любили так, что не сказать. Они считали, что Ра с Супругою своей блистательной Богиней, что называлась Ур, там жили и мысли светлые Богам всем сердцем слали, а те в ответ – тепло и свет Любви им посылали на кончиках лучей, и радость проливали, и негой нежной наполняли – так Счастьем полнилась Страна, и Счастью не было конца…
Да, в те времена единой жизнью ощущало всё себя. Каждая частичка имела голос свой – былинка и травинка, лесной цветок, деревья, горы и холмы – все гимны Солнцу пели единым звонким хором, и доброславы вплетали голос свой в тот мощный хор созвучий, что к Светилу уносил энергию Любви. А по вечерней зорьке с невидимых Небес ответный Хор звучал – то души предков пели, усевшись на ступени Лестницы Миров, что сверху вниз вела, не достигая малости до Яви. И песня эта дух поднимала к высотам звёздного Огня и оставляла там парить на крыльях светлых в пространствах вечной Краса-ты.
А то под утро Лес подхватывал напев, должно быть, Ветер его туда с Небес принёс и там оставил, умчавшись дальше себе забавы поискать: волну поднять на омуте речном, русалок покачать на ветке ивы и шлёпнуть их по мокрому хвосту, а то в дупло забраться к белке и там её пощекотать, а то доверчивым деревьям насочинять про то, как между звёзд летал и с ними даже танцевал. Деревья о ту пору ещё на месте не стояли, а знай себе туда-сюда гуляли, и кое-что видали, и кое-что слыхали. И о том иголками шуршали иль листвою лопотали о новостях лесных и даже звёздных, что Звёзды нашептали иль Ветер им наплёл. А то просили Ветер шутки ради листву или иголки сосчитать: вдруг что пропало? Но у Ветра терпения хватало на краткую минуту:
– Сосчитал! – деревьям он кричал.
– А сколько? – спрашивали те его.
– Много! – он им отвечал и предлагал деревьям лучше музыкой заняться: он сам великим музыкантом был, а деревья инструментами себе он представлял. Но озорник мелодии начало только знал и чтобы скрыть конфуз, деревьям ветви гнул, да так, что те скрипели и трещали… и вместо музыки тревожный поднимался шум. Тогда деревья понимали, что над ними Ветер подшутил и, сучьями треща, проказника из Леса гнали! И Ветрогон бежал на вольные луга, потирая иголками нажжённые бока, но всё равно весёлый, озорной, хвост распустив, скользил меж солнечных лучей и их пытался гнуть, а те его прочь гнали копьями своими, пока наш озорник не прятался в пещере, чтоб через пять опять минут куда-нибудь лететь и снова весело шутить.
А деревья после какофонии такой шумели ещё долго, Ветрогону вслед грозя вершинами своими, что, дескать, теперь обманщик Ветер в Лес не залетит, а ежели появится, то будут гнать его взашей. Деревья – строгий был народ, со словом не шутили, но, пошумевши, всё забыли, а к вечеру по весельчаку уже грустили: некому им было кудри причесать и заоблачные вести рассказать. Но, к слову бы заметить, деревья сами пошутить любили: стоило в Лесу ребёнку появиться, как за шиворот ему хвоинок насыпали иль веткой щекотали. А то вдруг треск скрипучий издавали и с любопытством наблюдали, что будет делать человек. Детей же маленьких любили, их в лапы пихтовые брали и долго так качали. Ну а если с мыслями недобрыми в Лecy кто вздумал появиться, то его кружили долго по чащобам, а потом из Леса с треском гнали, стегая веткой иль пинка давая корнем крепким, и больше не пускали под кров зелёный свой. Но случаев таких два-три
Доброславы от рождения стремились телом и душой к Мирам иным, что Звёздами сияли в небесах ночных: ведь Боги, которые их сотворили, оттуда иногда к ним приходили. Часами доброславы, закончив гимны петь Светилу, на россыпи смотрели Звёзд алмазных, и грезилась им Дева Мира в пространствах звёздных, и страстно вернуться Её звали к ним на Явь. Где Мать Родная, Лада? Зачем оставила одних? Когда вернется к ним? Звёзды ответно привет им посылали и обещали Ладе их просьбу передать. И жарко как горели Звёзды в те времена, которые началом Мира были и юностью бурлили, когда открыты были уши и глаза и самые сердца вселенскому простору. А в том просторе ритм вселенской жизни волной могучею ходил, Огня Первоначала жар в себя вобрав, и радость яркая звенела, и счастье пенилось пресветлою рекой.
Да, а кто же были сами доброславы? С каким характером и мыслями какими жили? Обличие какое у них было? Как мы уже писали, доброславами прозвали их за то, что славили Добро делами и мыслями своими. Внешность доброславов редко кто бы взялся описать: она тогда менялась от настроенья иль желанья своего – плоть людская к мыслям чуткою была: вот только что на мир зелёными смотрел глазами доброслав, а миг спустя, глаза сияли светом голубым. И волосы меняли цвет, и даже кожа. Но это был ещё пустяк, ведь доброслав и невидимкой запросто мог стать, иль камня облик принимать, иль дерева любого. А то на крыльях мысли в небо Доброславы поднимались, и там они летали. Лада тайну мысли им открыла в те дальние уже года, которых мох седой за древностью давно покрыл и память ту посеребрил.
И одевались доброславы кто во что горазд. Воображение одежды образ рисовало, затем его сгущало, и платье получалось любого цвета и фасона и крепости отменной. Любимыми у доброславов были белые и голубые, зелёные и жёлтые цвета, а платья украшали узорами, цветами и даже звёздной россыпью небес.
Чем же доброславы занимались в те достопамятные времена? Учились все: и стар, и млад (хотя тут старости как таковой не знали), Природу созерцали, сердцем ей внимали – так тайны открывали явлений и вещей, их сущностью овладевали и имена вещам давали. Всё это мыслетворчеством звалось, больших усилий требовало воли, сердечности большой. Ещё они учились сквозь пространства на сотни лет глядеть вперёд, что дальновиденьем звалось. Они в Миры иные проникали духовным зрением своим: и в Навь, и в Правь, иль в Дальние Миры – и с предками своими мыслями общались, а также по Звёздам узнавали, что день грядущий им готовит, чтобы события предвосхитить.
Главным образом учились доброславы у Природы. Внимали ей с любовью, а это был язык, которым Мать Природа говорила с ними лучами Звёзд и Солнца, и ветра шумом, и робким трепетом листа. Звучал тот голос в явленье каждом – существе или предмете; саму Красу являл тот голос, которая срединой бытия была, а всё вокруг лишь было отражением её. И жили сердцем все вокруг: энергия сердечного ума в суть проникала всех вещей; Любовь ключом-отмычкой была Природы Матушки всех сокровенных тайн. А тайной Имя было – мысль та, с которой существа, предметы и явленья в мир Яви приходили. И эта мысль свою вибрацию имела, и надо было сердцем сокровенное звучанье вещи иль явления распознать, на языке своём назвать, вибрацию в звучанье превращать. Так Огонь как Р-Р звучал, он Свет собою излучал. А кто на Яви Светом приходил? Конечно же Светило! А кто ещё им был? Ра – Бог Солнца был! А рядом с Ра понятье вырастало – К-РА-СА-ТА. И Ра в легендах с гору был и даже выше! Ра главой небес касался и, как кресалом, духом лишь одним своим изо всего, к чему он прикасался, Краса-ты явленье вызывал и там, внутри неё, огонь Любви он возжигал. Так в древних говорилося легендах. А слово «Краса-та» путь означало к РА – Огню Первоначала, и этот путь Любви кресалом высекался. И Краса-ты во всей Вселенной Силы не было сильней.