Юность Есенина
Шрифт:
Но не только о похождениях «деревенского озорника» помнят школьные товарищи Есенина. Н. П. Калинкин рассказывал, что Есенин был одарен ясным умом, отвечал на уроках бойко, особенно когда декламировал стихи Некрасова, Кольцова, Никитина.
«Чтение - вот лучшее ученье». С детства Есенин как бы следовал этому мудрому пушкинскому афоризму. Все сверстники Есенина единодушно признают, что уже в школьные годы он был заядлый книголюб и его почти всегда можно было видеть с какой-нибудь книгой [59] .
Позднее Есенин говорил, что «книга не была у нас совершенно исключительным и редким явлением, как во многих других избах. Насколько я себя помню, помню и толстые книги в кожаных переплетах» [60] .
Жадность молодого Есенина до книг - а он ухитрялся читать
– Ю. П.) дьячок очень читать любил, все читал, читал и до того дочитался, что сошел с ума» [61] . При всей глубокой любви к матери «бросить свои книги» Есенин не мог. Когда летом 1911 года он впервые ненадолго приехал в Москву к отцу, то, возвращаясь, захватил с собой более двадцати книг, купленных им в городе. В юношеских письмах к Г. Панфилову Есенин упоминает имена Гоголя, Чернышевского. Он зачитывался стихами Пушкина, Лермонтова, Кольцова, Некрасова, знал на память почти все «Слово о полку Игореве».
Поэт Николай Полетаев рассказывает о встрече с Есениным в 1918 году:
«Говорили мы с ним о литературе. Я спросил его, чем он сейчас больше всего интересуется.
– Изучаю Гоголя. Это что-то изумительное!
Есенин даже приостановился, а потом неподражаемо прочел на память несколько гоголевских фраз из описаний природы.
– Передо мной, - замечает Полетаев, - вырос человек, до самозабвения любящий красоту русского слова».
В могучем союзе с родной природой книга уже в школьные годы формировала сознание деревенского подростка.
«В бога верил мало, - писал Есенин о годах детства в автобиографии.
– В церковь ходить не любил. Дома это знали и, чтоб проверить меня, давали 4 копейки на просфору, которую я должен был носить в алтарь священнику на ритуал вынимания частей. Священник делал на просфоре 3 надреза и брал за это 2 копейки. Потом я научился делать эту процедуру сам перочинным ножом, а 2 коп. клал в карман и шел играть на кладбище к мальчикам, играть в бабки» [62] . Односельчане вспоминают, что с «10-11 лет Сергей уже смотрел иначе на религию, начал отлынивать от церкви и вместо того, чтобы идти в церковь, бегал с ребятишками на реку купаться… С этих же, приблизительно, лет он перестал носить крест и к прозвищу Серега Монах прибавилось еще другое прозвище - Безбожник" [63] .
Благотворное влияние на будущего поэта в юные годы оказала его мать. «С ранних детских лет, - вспоминает А. А. Есенина, - мать наша приучала нас к труду, но не заставляла, не неволила и к неумению нашему относилась очень терпеливо. Помню, как она приучала меня полоть в огороде картошку. Уходя на огород, не звала меня с собой. Через час-другой я сама прибегала за чем-нибудь и вертелась около нее. Вот тут-то она и скажет: „А ты рви травку, рви. Видишь, вот это картошка. Ее нужно оставлять, а траву рвать, а то она не дает никакого хода картошке“. И невольно принимаешься за работу… За вырванную случайно картофельную плеть мать никогда не ругала, а спокойно говорила: „Ну что ж, бывает“» [64] . После вынужденной, почти пятилетней, разлуки с сыном Татьяна Федоровна стала относиться к нему с еще большей заботой и любовью. «Когда Сергей, одевшись в свой хороший, хоть и единственный, костюм, отправлялся к Поповым (так называли дом священника.
– Ю. П.), мать, не отрывая глаз, смотрела в окно до тех пор, пока Сергей не скрывался в дверях дома. Она была довольна его внешностью и каждый раз любовалась им, когда он не мог этого заметить» [65] . Живя почти все время одна с детьми, Татьяна Федоровна старалась их не баловать, держать в строгости, не любила их ласкать и нежить на людях, и на первый взгляд могло показаться, что она была излишне сдержанна и даже суховата в отношениях с детьми. На самом же деле, замечает сестра Есенина, наша мать «не была строга, хотя никогда и не ласкала нас, как другие матери: не погладит по голове, не поцелует, так как считала это баловством. Когда у меня были уже свои дети, она
Наделенная от природы недюжинным умом, редкой красотой, чудесным песенным даром, Татьяна Федоровна обладала редким мастерством исполнения русских народных песен. Далеко за околицей родного села шла молва о ней, как о замечательной песеннице. Каких только песен она не знала: и шуточных, и величальных, и игровых, и обрядовых, и полюбовных! „Мне кажется, - говорит Александра Александровна, - что нет такой русской народной песни, которую бы не знала наша мать. …Топила ли она печку, шила, пряла ли, за любой работой можно было услышать ее пение“ [67] . Даже рассказывая детям сказки, Татьяна Федоровна, как вспоминает Е. А. Есенина, обязательно пела. „Например, сказка об Аленушке. Аленушка так жалобно звала своего братца, что мне становилось не в мочь, и я со слезами просила мать не петь этого места, а просто рассказывать. Мать много рассказывала о святых, и святые тоже у нее пели“ [68] .
Задушевно пела Татьяна Федоровна о тяжелой, беспросветной женской доле. Щемящей болью отзывались в песнях грустные думы „терпеливой матери“, которой судьба послала не одно суровое испытание в ее нелегкой жизни.
Сергей Есенин и его сестры, постоянным спутником которых с колыбели была материнская песня, незаметно сами приобщались к „песенному слову“. „И каждый из нас, ее детей, - замечает А. А. Есенина, - с пеленок слушал ее напевы, подрастая, невольно запоминал их и подпевал ей“ [69] .
Ты запой мне ту песню, что прежде Напевала нам старая мать. Ты мне пой, ну, а я с такою, Вот с такою же песней, как ты, Лишь немного глаза прикрою - Вижу вновь дорогие черты. Ты мне пой, ну, а я припомню И не буду забывчиво хмур: Так приятно и так легко мне Видеть мать и тоскующих кур (3, 96,97), -взволнованно писал поэт позднее, обращаясь к сестре Шуре. Александра Александровна рассказывает, что, „приезжая в деревню, Сергей очень любил слушать, как пела мать, а мы с сестрой ей подпевали. А то и он запоет с нами. Голос у него был небольшой, но пел он с каким-то своим, особенным чувством. Песни, которые ему нравились, мы с сестрой часто напевали и в Москве. Отсюда и возникло название стихотворения „Ты запой мне ту песню, что прежде…“ [70] .
Ласковые материнские песни детства особенно дороги и памятны. Воспоминания о них сохраняются на всю жизнь.
„Когда я был трех лет, - писал рано потерявший мать Лермонтов, - то была песня, от которой я плакал: ее не могу теперь вспомнить, но уверен, что, если б услыхал ее, она бы произвела прежнее действие. Ее певала мне покойная мать“.
А „Зимний вечер“ Пушкина! Едва ли не самыми светлыми и дорогими были для него в детстве вечера, когда он слушал, „не дыша“, песни и сказки Арины Родионовны.
Любовь к матери, ее проникновенным песням Есенин сохранил и пронес через всю жизнь. В трудные минуты он обращался к матери, как к самому верному другу:
Ты одна мне помощь и отрада, Ты одна мне несказанный свет. (2,156)Строки эти невольно заставляют вспомнить известные стихи Некрасова:
И если я наполнил жизнь борьбою За идеал добра и красоты И носит песнь, слагаемая мною, Живой любви глубокие черты, - О, мать моя, подвигнут я тобою!