Юность крейсера
Шрифт:
– А мы их заставим разучить! – откликнулся лейтенант.
И вся компания, смеясь, уселась в коляску, которая понеслась к кварталу красных фонарей.
Рано утром Бортнев проснулся от громкого стука в дверь.
– Вставайте, Мишель, а то мы не поспеем на «Аврору» к подъему флага, – услышал он голос Нечаева.
У подпоручика с похмелья трещала голова, пульсирующими ударами боль била в виски. Нащупав рукой что-то мягкое, Михаил с удивлением посмотрел на лежащую рядом голую женщину. Он с трудом поднялся и начал собирать разбросанные по комнате вещи. Память постепенно возвращалась к нему.
«И зачем я вчера согласился ехать в этот бордель?» – думал подпоручик, натягивая штаны.
Сегодня уже протрезвевшего
– Ну что, герой-любовник, от дамочки не оторвешься – встречая Бортнева в холле, пошутил Александр, как всегда свежий и подтянутый, будто и не участвовал во вчерашней попойке. – Нам надо поторапливаться, чтобы успеть на крейсер к подъему флага, а то капитан устроит нам разнос.
Вечером Бортнев не выходил из своей каюты. Лежа на диване, он перечитывал Машины письма. К нему заходил Нечаев и приглашал съездить на берег, но Михаил отказался, сказав, что еще не отошел от вчерашнего и хочет спать. Подпоручик так и просидел затворником на крейсере, пока эскадра, завершив визит в Марсель, не снялась с якорей и не ушла к берегам Италии.
Глава 2
Бортнев сидел за письменным столом, отодвинув в сторону кипы чертежей, оставив перед собой только фотографию миловидной девушки. Время от времени поглядывая на фотокарточку невесты, подпоручик писал ей очередное письмо:
«Уже неделю мы наслаждаемся красотами Италии. С внешнего рейда Неаполя, где расположилась наша эскадра, открывается прекрасная панорама гавани с множеством судов, над которыми, как лес, возвышаются сотни труб и мачт. За ними, словно из моря, вырастает Неаполь, его дома, как будто по лесенке, поднимаются вверх по склонам. Тесные улочки с невзрачными строениями сменяются площадями с роскошными дворцами и соборами. Из маленьких уютных бухточек по утрам в море выплывают сотни рыбацких лодок, кажется, что их сети должны выловить в нем всю рыбу, но на следующий день все повторяется вновь. И над всем этим где-то вдалеке, в сизой дымке облаков, парит громада Везувия, говорящая всем своим гордым видом, что вся людская суета ничтожна перед вечностью. И даже он, грозный вулкан, когда-нибудь исчезнет, изъеденный ветрами и дождем, или взорвется, извергая из себя потоки лавы, и погребет города этих неразумных людишек, расселившихся на его склонах. Как это уже случалось много веков назад» …
Подобные письма Михаил каждый день писал в Петербург невесте, пытаясь хоть этим загладить свой грех перед ней.
Отправляясь в Неаполь, Бортнев старался улизнуть от Нечаева. Он боялся, что лейтенант опять заманит его в бордель, и тогда его еще больше будут мучить угрызения совести. Подпоручик
– Ну, что тут такого: переспал разок с проституткой. Ты же не влюбился в эту мадмуазельку, Миша? Поехали лучше с нами, итальянки, говорят, не хуже француженок. Вот женишься, тогда и будешь хранить верность, – пытался утешить его Каневской.
– Нет, Алеша, я поеду на крейсер и хорошенько высплюсь перед вахтой.
Бортнев вернулся на корабль перечитывать Машины письма и смотреть на фотографию любимой девушки. Каневской же вместе с Нечаевым отправлялись в город искать веселые заведения.
– Что есть любовь, Алеша? – объяснял лейтенант свою философию жизни, сидя за столиком в маленькой таверне. – Это выдумка, которую придумали сентиментальные мечтатели, как наш Мишель. Вот предположим, он женился: как любой влюбленный муж тут же попадет под маленький каблучок жены. Бедному Мишелю придется выполнять все ее прихоти: дорогие наряды, шубы, бриллианты, снимать приличную квартиру со швейцаром в центре Петербурга, чтобы все было не хуже, чем у других. Жена каждую ночь будет страдать мигренью и не подпустит муженька к брачному ложу, пока он не выполнит все ее прихоти, – Нечаев отхлебнул из глиняной кружки дешевого кисловатого вина и продолжил свой монолог. – Я поступаю проще: иду в публичный дом и плачу за час или ночь любви. Ты можешь сказать, Алеша, что это не романтично, но зато все по-честному, без обмана.
Мичман хотел возразить, но ничего умного ему в голову не пришло. И он, выпив вина, продолжил слушать Александра.
– Пойми, Алеша, я хочу помочь Мишелю как можно раньше освободиться от любовных оков. Иначе его ждут большие разочарования в жизни.
– Каждый человек, Саша, имеет право на свои собственные ошибки, не то человечество давно превратилось бы в сборище педантов, живущих только по законам, правилам и инструкциям, – закуривая папиросу, изрек Каневской свежую мысль, которую почерпнул на дне опустевшей кружки. – Наскучить может не только жена, но и публичный дом тоже. Например, у меня не было сегодня желания идти в модный ресторан, а захотелось, как простому матросу, посидеть в маленькой таверне и напиться не сладкой мадеры, а дешевой кислятины, в которую для крепости подмешали рому.
– Это, наверное, потому что в Марселе ты оставил все свое месячное жалование, – парировал Александр, который не хотел сдаваться в этой словесной дуэли. – И вообще мы уже порядком нагрузились этой кислятиной. Пора бы нам подумать о тихой гавани с приветливыми сеньоритами. Насчет денег можешь не беспокоиться, сегодня я за все плачу.
Офицеры были в гражданском платье и, не беспокоясь о чести мундира, пошатываясь, шли по узким улочкам. От выпитого вина в венах молодых людей играла кровь, хотелось необычных приключений.
– Где вы, прекрасные сеньориты?! – закричал в полный голос Нечаев, оглядываясь по сторонам. – Двое уставших странников жаждут вашей любви!
Но вокруг не было ни души, как будто в этот поздний час все вымерли. Друзья свернули в совсем темный переулок. И тут их за руки, стала хватать женщина.
– Сеньоры, сеньоры, аморе, си? – повторяла она скороговоркой.
Поймав цепкими пальцами руку лейтенанта, женщина силком затащила его в дверь небольшого домика. Каневской последовал за другом, не понимая, какой любви от них хочет эта сеньора с силуэтом медведицы.
В небольшой комнате, в которой они оказались, при тусклом свете керосиновой лампы Алексей разглядел лицо женщины. У нее был большой крючковатый нос, под которым росли почти унтер-офицерские усы, а из-под бровей колючим взглядом смотрели черные глаза. Все это придавало ей еще большее мужеподобие.
Окинув взглядом убогое жилище с закопченными стенами, Каневской увидел сидящую в углу молоденькую девушку: худенькая, смуглая, с детским лицом, миловидная красота которого была необычна для окружающей серости.