Юность Маркса
Шрифт:
— Осторожно, — шепнул Флери.
Они спускались по ступеням без перил. Стоку нравилась таинственность, которая окружала его вступление в общество. Он думал о том, что изменникам, Конрадам Кулям, сюда не проникнуть. На пороге какой-то комнаты Флери снял повязку с глаз Иоганна. Портной увидел себя в просторном, без окон, чистом подвале, всю обстановку которого составляли скамьи вдоль стен и стол посредине.
Пахло печеным хлебом, из чего Сток заключил, что подвал примыкает к пекарне. На скамьях сидели люди, несколько десятков мужчин в по-праздничному чистых рабочих блузах, подхваченных шнурами. Сток
— Подойди ближе, — сказал председатель. — Как зовут нового брата, которого ты к нам привел? — обратился он к Флери.
Иоганн увидел перед собой человека необычайно мужественной наружности, с каким-то неодолимым обаянием во всем облике, голосе, улыбке. Это был креол Барбес, прозванный среди пролетариев, с легкой руки Прудона, Баярдом демократии. Сток узнал его, хотя никогда прежде не встречал, по черной вьющейся шевелюре, оливковой коже, по мощной фигуре, по согревающей улыбке глаз.
— Гражданин, сколько тебе лет? Чем ты занимаешься? Где родился? Где живешь? Какие у тебя средства к существованию? — спрашивал неторопливо Барбес.
Люди на скамьях насторожились. Сток говорил сбивчиво, хотя давно подготовился отвечать. Флери ушел в сторону, сел. Легкая улыбка, скользившая по лицу Барбеса, одна ободряла портного.
— Обдумал ли ты шаг, который намерен сейчас сделать? — голос председателя зазвучал строго. — Подумал ли ты об обязательстве, которое готовиться взять на себя? Знаешь ли ты, что измена карается смертью?
Знает ли это Сток? Он выпрямился и повторил четко, как только мог:
— Измена карается смертью.
— Поклянись же, гражданин, никому не говорить о том, что здесь произойдет.
— Клянусь! — в это одно слово Иоганн хотел бы вложить все волнение своего сердца, всю силу убеждения, все стремление найти себе семью единомышленников, все бескрайнее желание заставить этих безмолвных, еще недоверчивых людей на скамьях дать ему место рядом, поверить.
Но человеческий голос бессилен отразить столь большие чувства. Слово прозвучало неясно, скользнуло, как тень его мыслей. Голос Стока беспомощно дрожал. Наступила тишина.
После минутного напряженного молчания председатель приступил к политическим расспросам. Сток должен был ответить, что думает он о королевстве и королях, кто такие аристократы. На вопрос о том, можно ли довольствоваться одним ниспровержением королевства, портной разразился длинной речью, которую никто не прерывал до конца.
— Необходимо, — сказал он увлеченно и медленно, как бы взвешивая каждое слово на этой великой для него исповеди, — уничтожить всякого рода аристократов и привилегированных людей, иначе ничего не будет закреплено. Они — как тысячеглавая гидра. Мы были слепы в июльские и лионские дни, доверяясь их лживым обещаниям. Они — тигры, подделывающиеся под оленей, чтоб лучше заманить и сожрать нас. Социальный строй заражен гангреной, и для его излечения народу понадобятся героические средства, первое из которых — революционная власть.
Эти слова, вызвавшие заметное одобрение
Когда на все четырнадцать обязательных вопросов было отвечено, Барбес вышел из-за стола и подошел к Иоганну, который опустился на колени в порыве благоговейного счастья.
— Теперь встань и произноси вслед за мной клятву члена «Общества времен года».
— «Именем республики клянусь вечно ненавидеть всех королей, всех аристократов и всех угнетателей человечества.
Клянусь быть безгранично преданным народу, клянусь быть братом всем людям, кроме аристократов.
Клянусь карать изменников.
Обещаю отдать свою жизнь, даже взойти на эшафот, если эта жертва будет необходима ради установления народной власти и равенства…»
Сток задыхался.
Барбес вынул из ножен, воткнутых за пояс, кинжал и вложил его в руку новоявленного брата. Портной тотчас же поднес лезвие к сердцу.
— Пусть накажут меня смертью изменника, пусть пронзит меня кинжал, — он надавил клинок и почувствовал, как, прорвав рубашку, острие касается груди, — если я парушу свою клятву. Пусть поступят со мною, как с изменником, если я открою хоть что-нибудь какому-либо человеку, даже ближайшему моему родственнику, по состоящему членом общества.
Пот выступил на лбу Стока, слезы омочили его глаза. Покачиваясь, он опустился на стул. Флери первый подошел к нему и поцеловал. Барбес взял его за руку. Люди шумно поднялись со скамей, устремляясь к ному с объятиями и расспросами.
Так вступил на новую стезю Иоганн Сток. «Неделя», в которой Флери был «воскресеньем», состояла из пролетариев, целый день тяжело работающих за станками. На первых же собраниях Иоганн принялся ратовать за скорейшие выступления. Он предлагал себя в качестве королеубийцы и требовал устройства порохового завода.
Эльзасский рабочий, Алоиз Юбер, неудачно попытавшийся взорвать Луи-Филиппа, и восемь заговорщиков-террористов, представших вместе с ним пред судом в 1838 году, — по мнению Стока, указывали путь, на который следовало вступить и ему. Вместе с Юбером судилась Лаура Грувель, удивительная женщина, умевшая конструировать адские машины. Сток простоял нею ночь под дождем у здания судилища, чтоб увидеть мучеников за народ. Лаура Грувель поразила его красотой и мужеством. Она принадлежала к аристократической среде и могла бы жить без тревог, в холе и праздности. Вместо этого Лаура избрала участь борца за республику, предпочла богатому жениху террористический заговор, рискнула подставить молодую голову под нож гильотины вместе с несколькими рабочими, посягнувшими на королевский произвол. Лаура Грувель. Сток бредил этим именем.
— Женщина дерзнула, а мы выжидаем, как мыши иод полом! — гневно говорил он.
Суд приговорил Лауру к пяти годам тюрьмы.
Сток мечтал напасть на везущую ее в заточение стражу, вырыть подкоп под ее камеру, вырвать героиню из рук французских Штеррингов. После Женевьевы Лаура Грувель стала самым дорогим для него существом на свете. Он преклонялся перед ней.
В то время как Иоганн вступил в члены «Общества времен года», из крепости на волю проникли первые вести о том, что молодая заговорщица сошла с ума, не выдержав тюремных истязаний. Сток призывал своих братьев по обществу к отмщению.