Юри
Шрифт:
— А-а! Моенс! Садитесь к столу, уважаемый сэр! — приглашает он Юри, широким жестом указывая на второй ящик. На расстеленной там газете — алюминиевое ведёрочко, хлеб, два солёных огурца и кусок шпика.
Юри сглотнул слюну. Он готов наброситься на еду, но… вместо этого медленно опускается на кушетку и засовывает руки в карманы.
— Ну?! — восклицает Эрви. — Приступай. И… и долг платежом красен. С процентами!
Взмах руки — и на колени Юри летит десятка.
— Что это?! — Юри отталкивает деньги
— О-го! Какая муха тебя укусила?
В синем свете лампочки вся обстановка каморки кажется Юри призрачной и жуткой. Как он, Юри Кангур, до этого дошёл: живёт на грязном чердаке, ест краденую пищу; вот лежат деньги, которые наверняка…
Мальчик передёрнул плечами.
Эрви наклонился вперёд и с любопытством уставился на сгорбленную фигуру приятеля.
Медленно поднимает Юри голову и чётко произносит:
— Я не хочу этих… этих краденых денег.
Под Эрвином скрипнул ящик. Он поднялся. Длинная чёрная тень ложится на стол. Всё теперь едва видно — очертания ведёрочка и буханки хлеба можно лишь угадывать.
— Ты смеешь говорить мне такое? А я ещё с ним возился! Да ты бы валялся сейчас где-нибудь под кустом! — возмущается Эрви. И тут же Эрви спохватывается: разве он имеет право упрекать парнишку в бездомности, это подло. И вообще чего тут злиться? Юрка прав. Эти деньги действительно…
Эрви, конечно, не отдаёт себе отчёта в том, что именно правда-то его и разозлила.
Юри медленно встаёт и направляется к выходу. Его шаги глухо стучат по земляному полу. Чёрная тень движется впереди, цепляется за ноги и закрывает дорогу.
Мальчик споткнулся, чтобы не упасть, он хватается за перила лестницы.
— Юри, да ты что… — Рука Эрви в темноте нащупывает его плечо. — Ты сказал мне, я тебе… Ну, мы квиты!
Эрви пытается шутить, но Юри не до смеха.
— Ну, вернись! Хорошо… если не хочешь процентов, возьми тогда свои семь рублей, и дело в шляпе. Портфель и книги принесу завтра. Оставил дома.
Перила лестницы, за которые держится Юри, сейчас для него словно пограничный столб — в какую сторону идти?
— Садись на кушетку, поешь! Ну и видок у тебя: сразу понятно, что маковой росинки во рту не было.
Всё ещё крепко держась за перила, Юри спрашивает:
— А эта еда тоже… ну?.. — И с отчаянием выкрикивает: — Тогда я не хочу! Не хочу!
Он словно боится, что у него не хватит сил отказаться. Ведь после вчерашнего куска колбасы он ничего не ел.
— Знаешь, такого, как ты, надо показывать в музее. Честное слово, щелчок тебе в лоб! — В словах Эрви — насмешка. Но в душе он рад, что может говорить правду этому упрямому мальчишке. — Еду приготовила старуха. Я сказал ей, что один мой приятель заболел. Поворчала, поворчала, но в конце концов дала.
Пока Юри ест, Эрви
Эрвину всё больше и больше нравится новичок — он вызывает к себе уважение. В драке-то он, Щелкун, побил бы Юри, щелчок тебе в лоб, но всё же… Как здорово Юри швырнул в угол десятку! Вялый на четвереньках бы пополз под кушетку, только бы заполучить монету. Да-а, надо иметь твёрдый характер, чтобы отдать последнюю копейку, а самому день напролёт шататься без еды!
Необычайные мысли и воспоминания роятся в голове Эрви. И от этих мыслей неприветливая каморка на чердаке становится как будто уютнее.
Вспоминается отец. Весёлый водолаз — так называли его друзья. Возле него стоит мать — тихая худенькая женщина, которая плакала по любому поводу. Отец всегда говорил: «Глаза нашей мамочки на мокром месте».
Да… В тот год, когда какой-то пьяный шофёр наскочил на их «Москвич», ему, Эрви, было десять лет. После того страшного мгновения у него на голове остался шрам и на плече можно прощупать пальцем костную мозоль — там был перелом.
Эрви один остался в живых. И для чего? Для того, чтобы до изнеможения сидеть вместе с бабушкой в молитвенном доме, да ещё молиться перед завтраком, обедом и ужином… А потом, когда уже был сыт всем этим по горло, попасться в лапы Вялого. Вначале воровать сладости, позже, когда Билли стал атаманом, — вещи посерьёзнее.
— Спасибо! — Юри со звоном бросил ложку в пустое ведёрко. — Замечательный суп! Словно…
Фраза оборвалась на полуслове. Но Эрви понял, Юри хотел сказать: «Словно мама сварила».
— Да-а. Супы у старухи что надо! — подтвердил Эрви. — Только вот Иегову за суп заставляют славить слишком долго… Ну, что хорошенького ты сегодня сделал?
— Работу искал.
— И нашёл?
— Нет.
— Так ведь я же говорил: напрасно стараешься…
— Ничего не поделаешь, возрастом не вышел. Если бы мне твои годы, тогда бы и горя было мало!
Эрви наклонился над ящиком. Слова Юри неприятно задели его. В них парню послышалось презрение и упрёк, хотя у Юри ничего подобного и в мыслях не было.
Щелкун схватил с ящика нож, которым Юри резал хлеб, и принялся его чистить. Это был очень оригинальный нож — его лезвие легко пряталось в рукоятку.
С минуту никто из мальчиков не пытался возобновить прерванный разговор.
— Что ещё скажешь? — спросил в конце концов Эрви, опуская нож в карман.
«Не рассказать ли ему о кошельке? Нет, такой поступок покажется Эрвину дурацким. Ему незачем знать это», — размышлял Юри и, придя наконец к твёрдому решению, как можно более спокойным голосом сказал: