Юрий Андропов. Последняя надежда режима.
Шрифт:
– Он сознавал, что любой национализм, — вспоминал его помощник Виктор Шарапов, — русский, украинский, казахский, киргизский, грузинский — представляет угрозу для единства нашего многонационального государства. Он исходил не из национального, а из общелолитического подхода — наносит это ущерб государству или нет, и для него было важно не кто, а что делает...»
В реальности Андропов и офицеры пятого управления чувствовали, что теряют контроль, и не только над либеральной частью общества, но и над противоположным флангом, который ненавидел режим за нарушение вековых традиций. Причем
По рукам били только тех, кто выходил за рамки, позволял себе то, что аппарат разрешать не котел. Наказывали тех, кто пытался создать нечто вроде организации, и тех, кто говорил, что Брежнева нужно убрать из Кремля, потому что «у него жена еврейка». Нападки на генерального секретаря не прощались. Тут Андропов был непреклонен. Все остальное дозволялось.
«Отмечали в Вологде юбилей Василия Ивановича Бедова — его пятидесятилетие, — рассказывал литературный критик Олег Михайлов. — После торжественной части в областном театре, застолья в каком-то большом помещении (кажется, в обкомовской столовой) собрались на другой день у него дома. Тосты. Разговоры.
Владимир Солоухин рассказывал, как во времена, когда он служил в охране Кремля, готовились снимать с кремлевских башен звезды и вместо них устанавливать орлов.
— Сталин хотел объявить себя императором, уже все было готово, — плыл над столом солидный окаюший голос.
Кто-то выкрикнул «Многая лета!», подхваченное тут же рассказчиком и умноженное монархической здравицей, кажется, к неудовольствию сидевшего рядом с Беловым председателя облисполкома».
Если областной чиновник и был недоволен, это никак не повредило монархистам с партийными билетами.
— Почему меня не посадили? — удивлялся много позже Владимир Солоухин в интервью, опубликованном в «Комсомольской правде». — По-моему, ко мне хорошо относился Андропов. Мы встретились в Венгрии в пятидесятых. Я — молодой журналист. Он — молодой дипломат. Познакомились, выпили. Я сам замечал здесь не раз: обкладывали агентурой, стучали и сами удивлялись, почему не берут Солоухина. Видно, Андропов глушил.
Советский Союз разрушался, и отнюдь не усилиями либерально настроенных диссидентов. Многонациональное государство подрывали крайние националисты, занимавшие все большие посты в партийно-государственном аппарате. Ведь в союзных и автономных республиках внимательно следили за тем, что происходит в Москве. Если одним можно прославлять величие своего народа, своего языка и своей культуры, то и другие не отстанут.
— Наверняка вы мечтали оказаться на месте Гагарина? — спросили однажды космонавта Андрияна Григорьевича Николаева, дважды Героя Советского Союза, на редкость скромного человека.
– Каждый хотел, — с горечью ответил Николаев. — Но я заранее знал, что меня никогда не пошлют первым, хотя физически я не уступал Гагарину. Почему? Потому что наше великое государство первым запустило бы в космос только русского человека. Я по национальности чуваш. Разве представителю маленькой нации могли доверить совершить такой подвиг?
Эти настроения подтачивали единство государства. Откровенный национализм в конце концов погубил Советский Союз.
СПЕЦОПЕРАЦИЯ
Для Андропова события в Чехословакии в 1968 году были боевым крещением на посту руководителя госбезопаности. Брежнев убедился в том, что новый председатель КГБ грязной работы не боится. Комитет государственной безопасности сыграл важнейшую роль в подготовке ввода советских войск и в ликвидации Пражской весны.
После смерти создателя советской Чехословакии Клемента Готвальда руководителем компартии стал Антонин Новотный, член партии с момента ее основания в 1921 году. В сентябре 1958 года он назначил себя еще и президентом республики. При немцах Новотный четыре года провел в Маутхаузене. Этот трагический опыт не сделал его мудрее терпимее. Во время позорных процессов в Чехословакии в пятидесятых годах судили и расстреляли многих его товарищей, руководителей партии и страны. Новотный вместе с женой за бесценок скупали вещи, оставшиеся после расстрелянных чекистами соратников.
Сменивший его Александр Дубчек был совсем другим человеком. Он родился в семье коммунистов. После Октябрьской революции его родители решили ехать работать в Советский Союз. Вместе с другими поклонниками Октябрьской революции собрали деньги, купили на эти деньги локомотив, электрогенератор, грузовик, трактор. В марте 1925 года триста человек переехали в Советский Союз. Направили их в Киргизию. Работящие люди, они быстро обустроились на новом месте. Словацкий кооператив работал до декабря 1943 года, когда его распустили, а все оборудование перешло Наркомату сельского хозяйства Киргизии.
В тридцатых годах отец Дубчека получил работу в Горьком, где Александр пошел в школу. В 1938 году семья оказалась перед выбором — или получать советское гражданство и остаться навсегда, или возвращаться на родину. Отец выбрал возвращение. Возможно, это их спасло от сталинских репрессий.
Они оказались на родине после подписания мюнхенских соглашений, которые решили судьбу Чехословакии. В марте 1939 года страна была оккупирована и расчленена. Чехия исчезла с политической карты. Появился протекторат Богемии и Моравии. Формально им управляло чешское правительство, фактически всем руководили немцы. Словакия превратилась в профашистское государство. Александр Дубчек и его брат вступили в компартию, когда на это решались немногие. За коммунистами охотились. Отец Дубчека был арестован летом 1942 года в Братиславе.
Летом 1944 года в Словакии вспыхнуло восстание, поддержаннное из Москвы и из Лондона. В Словакию были введены немецкие войска. Александр Дубчек участвовал в словацком национальном восстании вместе с братом. Его брата убили немцы, Александр был ранен. После войны в стране установился коммунистический режим. Дубчека быстро взяли на партийную работу. В 1955 году отправили на учебу в Москву — в Высшую партийную школу при ЦК КПСС. Он проучился три года, ему помогало то, что он в совершенстве владел русским языком. С этого времени Дубчека советские партийные чиновники считали своим человеком, надежным товарищем.