Юрий Богатырев. Чужой среди своих
Шрифт:
Мы могли сидеть ночи напролет. А могли на какой-нибудь иномарке поехать в Шереметьево, чтобы там купить бутылку шампанского.
Юра всегда был душой компании. Во-первых, он замечательно пел, играл на гитаре и на фортепьяно. Романсы пел и какие-то иронические песни. Наверное, это были Окуджава, Галич, Клячкин. Их песни были в ту пору модны. Во-вторых, он очень смешно рассказывал анекдоты. В-третьих, замечательно «показывал» наших сокурсников.
У нас на курсе училась Люда Шайковская – очень крупная девушка, к тому же немного странная. Она всегда верила в предлагаемые
Он часто рассказывал что-нибудь смешное, а когда все начинали смеяться, застенчиво улыбался, словно спрашивал: «Ну как, хорошо рассказываю?»
В тщеславии я никогда не могла его заподозрить.
В Юру, по-моему, были влюблены все. А у него самого были исключительно платонические увлечения. Все знали, что он влюблен в Олю Яковлеву. Этакий «рыцарь под балконом». Он ходил на все ее спектакли – настолько был потрясен ее игрой. Это была не столько влюбленность мужчины в женщину – Яковлева была для него таким театральным божеством.
И еще он очень любил Лену Камбурову. Мы с Леной вместе заканчивали цирковое училище: я – цирковое, а она – эстрадное отделение. Тогда она, кажется, пела на выпуске «До свидания, до свидания, студенческий город Москва!». Интерес к творчеству Лены нас тоже объединял с Юрой. Он очень ценил в творчестве тонкость, духовность, личностность. А Лена Камбурова именно такая. И Оля Яковлева тоже. Внешне неяркие, но изнутри – светятся.
Юра мечтал работать с Анатолием Васильевичем Эфросом, но попал в «Современник». Полагаю, это был не совсем его театр. Хотя здесь он работал с Валерой Фокиным, который тоже пришел в «Современник».
По большому счету он действительно был артистом Эфроса. Его вальяжная природа, его удивительная органика очень подходили театру этого режиссера. Но, увы, не случилось…
Мы не переставали видеться и общаться с Юрочкой и после окончания Щукинского училища. Он начал работать в «Современнике», я – в Театре имени К. С. Станиславского. Скоро родила Василия…
Я все еще жила на Суворовском бульваре в коммунальной квартире. У меня была соседка, телефон общий, на ночной звонок я выскакивала в коридор, спросонья не понимая, что происходит. А Юра говорил:
– Натуль, можно я приду? Мне очень плохо.
– Приходи.
– А можно я принесу бутылку водки?
– Приноси.
Он мог появиться в два часа ночи. Приходил, рассказывал о своих бедах. И я, хотя водку терпеть не могла, вынуждена была сидеть с ним и как-то поддерживать компанию. Потому что я понимала, что ему нужно было кому-то излить душу. Наверное, как в той сказке, ему необходимо было дупло, куда он мог бы выкричать все, что накопилось в душе и требовало выхода… Юрочка приходил, делился своими переживаниями и просиживал до утра. А потом он шел пешком домой. Тогда по Москве ночью ходить было не страшно.
А
Так как я играла балерину, то похудела для этой картины на восемнадцать килограммов! Я стала невероятно тощая, весила сорок четыре килограмма. Никто не узнавал меня. Внешность была совершенно балетная – длинные волосы, прямая осанка. Я так старательно худела, что режиссер стал уговаривать меня остановиться. Пришлось подчиниться.
Кстати, Юра вошел в этот фильм не сразу. Утвердили сначала другого артиста, Александра Мартынова из Театра имени Вл. Маяковского, он даже начал сниматься.
И вдруг в какой-то момент Владимир Бортко (это была его первая работа в кино) сказал, что Мартынов не справляется с ролью. Что ж, режиссеру видней. Он остановил съемки и пригласил на эту роль нового исполнителя – Богатырева. И Юра, с моей точки зрения, блестяще сыграл этого героя – холодного, циничного медика.
Варлей рассуждает так:
– Актер – это профессия для максималистов, для очень чувствительных людей. И потому иногда не понимаешь, как можно жить с толстой кожей – откуда, например, такой цинизм у врачей? Только сейчас, кстати, я начинаю разбираться в истоках этого профессионального бездушия – у меня появились знакомые медики, есть среди них и мои друзья. Я наблюдаю за ними и понимаю теперь, что это просто защитная реакция: когда человек ежедневно сталкивается с болью, болезнями, смертями, иначе нельзя, иначе действительно на второй день можно получить инфаркт…
Юра все это очень точно схватил. Он играл врача – такого по видимости циника-скептика, а на самом деле очень ранимого человека, и в конце фильма это раскрывалось в полной мере. Я считаю, что он замечательно сыграл в той картине.
К сожалению, режиссер при монтаже вырезал много и моих, и Юриных сцен, а оставил главным образом сцены с Владиславом Стржельчиком.
Стржельчик, конечно, в фильме блестяще играет. Но когда судьба его героя была дана в переплетении с другими характерами, с другими линиями и жизненными драмами – это было интереснее. А так: папа-идеалист от эпизода к эпизоду демонстрирует, какой он хороший, добрый, открытый, наивный, светлый. Остальные роли стали плоскими, пунктирными. От этого фильм сильно обеднел.
Когда все время бьют в одну точку – теряется напряжение, а следовательно, и интерес. Так и произошло с фильмом «Мой папа – идеалист». Жаль. Картина могла бы быть гораздо серьезнее, глубже, ярче. Да и сам Владимир Бортко на премьере в Доме кино согласился с нами: «Да, вы были правы, вырезать не стоило».
Но что толку от этого запоздалого признания?
Актриса замолкает. А потом признается:
– Я считаю, что Юрий Богатырев действительно был великим русским артистом.