Юрий Долгорукий
Шрифт:
Пронеслись мимо княжеские дружины.
Снова сомкнулся впереди пеший строй.
И только тогда Василий отпустил повод княжеского коня, смиренно склонил голову:
– Не гневайся, княже. Не о себе забочусь, но о княжестве, устойчивость коего от своего князя зависит. А ну как с тобой что случится? И победа тогда не в победу, а в беду для Ростова и Суздали. Не гневайся.
Юрий тблько махнул рукой - устало, бессильно. Повернул коня и неторопливо затрусил к кургану, где одиноко стоял брат Ярополк.
– Ты, брате,
– недоумённым вопросом встретил его Ярополк.
– Собирался, но припозднился, пешцы уже сомкнулись, - коротко ответил Юрий.
Ярополк кивнул головой, удовлетворённый ответом, случалось такое в битвах. Не в одиночку же Юрию догонять в поле дружину!
Смотрели братья, приподнимаясь на стременах, как, вытягиваясь клином, мчится к месту сечи дружинная конница. Юрий искал глазами отца и не находил среди множества всадников.
Вдруг выглянуло солнце, и серебряно заискрились высокие русские шлемы - будто звёздочки зажглись на шишаках.
Серебряный клин дружинной конницы врезался в чёрную толщу половцев, как нож в податливую мягкую плоть. Горестный тысячеустый стон степняков на миг перекрыл скрежет и лязг оружейного железа.
Половецкое людское скопище вздрогнуло, как тяжко раненный зверь, качнулось назад и начало истаивать — малыми струйками, а потом и целыми потоками потекли прочь вереницы беглецов...
Неожиданный боковой удар переяславских, смоленских и суздальских дружин переломил ход битвы. Половцы, уже изнемогавшие в смертоубийственной рубке с челом русского войска, не выдержали и побежали, бросая копья и щиты.
Более десяти тысяч степняков полегло на поле битвы, а сколько их осталось лежать в степи, не знал никто — разбегались половцы малыми кучками в разные стороны, а дружинники их нагоняли и тоже побивали без жалости.
Подобного кровопускания ещё не знала Половецкая степь.
Хан Шарукан с ближними людьми ушёл невозвратным путём, и никто не знал, где он теперь скрывается. Но не опасен он без войска, войско же ханское полегло в степи у речки Сальницы.
Бесчисленные табуны и стада, тысячи пленников, награбленные в прошлых половецких набегах богатства стали добычей победителей.
По совету Владимира Всеволодовича Мономаха князья проявили неслыханную щедрость — себе ничего не взяли, но роздали простым воям. Долго говорили потом с похвалой люди о бескорыстии князей, сражавшихся токмо ради Святой Руси.
Были отправлены посольства к царю греческому, к королям венгерскому, польскому, чешскому и прочим католическим государям — объявить о победе над неверными агарянами. Европа бредила крестовыми походами и приняла известие благосклонно. Иные уже сравнивали русских рыцарей с божьими воинами, кои ходили походами в Палестину вызволять от сарацинов Гроб Господень.
Вылилась эта победа князьям в великую честь.
На Руси же повелели князья по церквам воздавать благодарение
Юрий ждал встречи с отцом с тревогой. А ну как упрекнёт, что не последовал за ним в сечу? Но Мономах о том разговора не заводил. Может, и не заметил в сумятице битвы, что не было Юрия рядом, а может, рассказал ему Ярополк, что просто отстал Юрий от дружины, и Мономах тоже согласился, что вины его нет.
Воевода Пётр Тихмень даже одобрил своего князя, сказав по случаю нечто очень важное:
– Сызнова великим воителем явил себя Владимир Всеволодович Мономах. В самое время ударил конными дружинами! Но вот что сам в сечу ввязался, будто простой ратник, двояко оценить можно. Тех, кто рядом с ним рубился, княжеский пример воодушевлял. Честь и слава отважному витязю! Но остальные-то вой? Потеряли они князя в сумятице, и некому было приказать, если бы случилась нужда поворачивать полки. Вот и получается, что сравнял себя полководец с простым дружинником, один токмо свой меч прибавил к общему делу...
Закончил воевода твёрдо и строго:
– Не место князю самому быть на первом сступе!
Слова опытного воеводы Юрий запомнил накрепко.
Возвращался Юрий в Залесскую Русь налегке, только с ближней дружиной. От торжественной встречи уклонился. Скромно объявил, что победу добыли великий князь Святополк Изяславич и батюшка Владимир Всеволодович, а он с братьями, как и прочие князья, был в подручных. Так говорить посоветовал боярин Василий: Святополк злопамятен и честолюбив, доброе слово Юрия о себе при случае вспомнит. Недалеко то время, когда Ростов с Суздалем на общерусскую дорогу выйдут...
Недельку пробыл Юрий в Суздале, разобрался с неотложными делами и уединился в милой сердцу Кидекше. Бояре и княжии мужи не осмеливались нарушать уединения своего господина, а сам он в Кидекшу никого не звал.
Да и зачем было звать?
Жизнь княжества катилась выверенно и одномерно, как телега по накатанной колее. Любой наместник, воевода и тиун знали, что и как надлежит делать и без его княжеской подсказки, и в этой выверенности и одномерности для Земли было благо. Не тот правитель мудр, который сам во всё вникает и всё норовит переиначить, но тот, при котором всё делается как бы само собой, без лишних слов и понуканий.
Так наставлял юного князя тысяцкий Георгий Симонович, и Юрий ему верил.
Тихо и благостно было в Ростовской земле. Да и в других русских Землях в то лето не происходило ничего значительного, хотя и без печальных событий, конечно, не обошлось.
Преставилась княгиня Анна, мачеха Владимира Мономаха.
Умер Иоанн, епископ черниговский.
Были большие пожары на Подоле в Киеве, в Чернигове, Смоленске, Новгороде. То ли сушь великая была тому виной, то ли Господь наказывал за грехи наши...