Юрий Долгорукий

Седугин Василий Иванович

– Ну а если они не испугаются? – задал вопрос Ростислав Мстиславич.

– Тогда ударим всеми дружинами, – спокойно ответил Юрий.

Князья подумали и согласились.

Встреча с половцами происходила в чистом поле. В палатку к великому князю явились ханы Товлий, Изай, Бокмыш, Осалка и Седвак. Они видели огромную русскую рать, стройными рядами стоявшую по берегу Супои, закованную в железо и хорошо вооруженную, и оттого вид у них был понурый и удрученный.

После взаимных приветствий Юрий спросил:

– А что, ханы, может, скажете, для чего явились к русским пределам?

Ханы

помялась, поглядывая друг на друга. Наконец Седвак, самый пожилой и потому, видать, всеми уважаемый, проговорил, поглаживая жидкую бородку:

– С кончиной князя Изяслава Мстиславича перестал действовать договор между нами. Вот мы и посчитали, что пора заключать новый.

– И для этого пришли со всем войском?

– Так и ты, князь, не один явился? – язвительно ответил Седвак.

– Да, но после того, как получил известие о большом половецком войске на своей границе.

– Мы – кочевники, наши воины ходят вместе со своими вежами.

– Хватит, хан, препираться. Давай перейдем к делу. Обсудим условия договора о дружбе и вечном мире.

– Мы согласны заключить такой договор, только у нас есть одно непременное условие.

– Говори.

– Ты должен отпустить наших пленных.

– У меня нет пленных половцев.

– Да, они у черных клобуков.

– Может быть. Но вы и разговаривайте с ними.

– Половцев в полон захватил князь Василько и передал черным клобукам. Черные клобуки – твои подданные. Достаточно одного твоего слова, и мои соотечественники вернутся домой.

Юрий подумал. Если он уважит просьбу хана, то наверняка рассорится с берендеями, торками и печенегами, верно служивших ему. Они держали границу по реке Рось, проливали кровь, защищая русские пределы. И будет предательством, если он уступит хану.

И Юрий ответил:

– Вопрос о пленных половцах решат черные клобуки.

Седвак поднялся и произнес:

– Тогда и договора о дружбе и мире не будет.

С тем ханы и уехали.

– Ничего, – успокоил князей Юрий. – Ханы видели мощь русского войска, поэтому на новый набег не решатся.

Так оно и вышло: до конца его правления южная граница не была нарушена беспокойным соседом.

А в декабре 1156 года в Киев пожаловал Галицкий князь Ярослав Осмомысл, сын Владимирко. Это был плотный, с короткой шеей мужчина. Он никогда не повертывал головы, а обращался к собеседнику всем телом. На его полнощеком лице с маленьким ртом и острым носом выделялись выпуклые, отдающие холодным блеском глаза. Они смотрели по-гадючьи прямо и немигающе и словно приковывали к себе. Юрий невольно насторожился, увидев его.

– Папа, – сказал он Юрию, когда они остались наедине, – я к тебе с большой просьбой. Скорее просьба даже не от себя, а от покойного батюшки моего.

– Я всегда с большим почтением относился к Владимирко Володаревичу, – отвечал Юрий. – Поэтому его воля – для меня закон.

– Он не раз говорил, что злейшим врагом его всегда был Иван Ростиславич, в последнее время получивший прозвище Иван Берладник. Этот Берладник бесчинствовал на юге Галицкого княжества, совершал разбойные нападения на купеческие суда. Потом объявился на Руси, служил

нескольким князьям, а недавно, как мне сообщили, ты его взял к себе.

– Это верно. Иван Ростиславич руководит охраной новгородских рубежей и, надо сказать, успешно справляется.

– Я не об этом, как он там справляется. Иван Берладник по-прежнему не оставил мысли о захвате власти в Галицком княжестве. Поэтому ты должен передать его мне.

«И он немедленно будет казнен» – заключил про себя Юрий. Он знал, что его зять не пользовался в Галиче должным уважением, потому что не отличался беспорочным нравом. Скорее наоборот. Само прозвище «Осмомысл» звучало крайне неблагозвучно на Руси и означало не что иное, как «многогрешный», имеющий «восемь греховных помыслов». Так, он пренебрежительно и сурово относился к своей жене, Ольге, дочери Юрия Долгорукого, и открыто сожительствовал с некой Настаськой. К Берладнику же галичане питали особую любовь, ибо в далеком 1145 году в течение трех недель бились за него насмерть с Владимирко. Так что если Берладник появится в Галиче, то Осмомысл наверняка лишится престола (потом, в 1170 году, в Галиче произойдет восстание, Ярослав будет брошен в тюрьму, а Настаська сожжена на костре).

И Юрий ответил:

– Никак не возможно. Иван Ростиславич является князем, стало быть, приходится мне братом. Мы, князья, между собой считаем друг друга братьями. И если я выдам его тебе, то нарушу христианские заповеди и стану сознательным соучастником братоубийства.

– Мне наплевать на христианские правила и твои переживания. Я знаю одно: пока жив Берладник, он угрожает моему престолу в Галиче. А раз так, значит, он должен быть умерщвлен!

– Несколько князей стремятся занять престол великого князя. Так что же, мне их надо убивать?

– А как ты думаешь?

– Тогда я уподоблюсь Святополку Окаянному, которого заклеймили и церковь, и люди русские!

– Никогда не размышлял, виновен или не виновен Святополк или какой-то другой князь, но если идет борьба не на жизнь, а на смерть, то пощады быть не может никому!

– Побойся Бога, – пытался усовестить Галицкого князя Юрий, – ведь Иван приходится тебе двоюродным братом!

– Мне хоть брат, хоть сват – все едино! Кто бы ни стоял на моем пути, я сотру в порошок!

– Нет, я на это не могу пойти, – невольно ежась от ледяного взгляда зятя, ответил Юрий. – Я тебе не выдам Ивана Ростиславича…

– Тогда и помощи от меня не жди, па-па! – язвительно проговорил Ярослав Осмомысл. – Ни один галицкий воин больше не будет направлен в твое распоряжение. Более того, не исключено, что среди своих противников ты скоро увидишь и меня!

Это была прямая угроза, и Юрий задумался. Судя по характеру Ярослава, он, не колеблясь, исполнит ее. Тогда вокруг него тотчас образуется мощный союз князей: к Ярославу примкнет Владимиро-Волынский князь Мстислав Изяславич, только того ждут Смоленский князь Ростислав и Черниговский князь Изяслав Давыдович, которого он, Юрий, изгнал из Киева. Галич, Владимир-Волынский, Смоленск и Чернигов против Юрия – это больше чем пол-Руси! И только из-за одного князя-изгоя, какого-то Берладника!