Юрий Тынянов
Шрифт:
За триста двадцать лет до того, как Ю. Н. Тынянов написал рассказ "Подпоручик Киже", был проделан такой опыт.
Знаменитый английский политический деятель, завоеватель, авантюрист, поэт и историк сэр Вальтер Рали из окна своей камеры в Тауэре увидел драку.
Драка завязалась именно в те минуты, когда сэр Рали дописывал последние строки второго тома "Всемирной истории".
Он видел, как сначала дрались двое, потом к ним присоединилось еще четверо, потом еще один, и еще один, и еще двенадцать.
Вокруг свалки образовалось кольцо заинтересованных
Свалка каталась по тюремному двору, затем стала постепенно разваливаться, на краях ее появились отпавшие человеческие фигуры.
Постучав, в камеру почтенного историка вошел из соседней камеры пожилой пират.
– Сэр, - сказал почтенный историк, - какая замечательная драка. Не правда ли, сэр?
– Не нахожу, сэр, - с оттенком едва заметного пренебрежения ответил пират.
– Замечательные драки бывают только в Мертиртидфилской тюрьме, графство Гломорген. Извиняюсь.
– Но, сэр, - возразил несколько уязвленный сэр Рали, - двадцать человек участвовало в драке, о которой вы отзываетесь, как мне показалось, с оттенком едва заметного пренебрежения.
– Но, сэр, вы склонны к неуместным преувеличениям, - прервал почтенный пират.
– Шесть человек вы пытаетесь всучить за двадцать.
– Но, сэр, - с живостью возразил бывший фаворит ее величества, некогда владевший в Ирландии сорока тысячами акров, - благодарю создателя, я еще умею сложить два с четырьмя, с одним, и еще с одним, и еще с двенадцатью.
– Два да три, да один, и весь счет, - перебил почтенного авантюриста почтенный пират.
– Но откуда же еще четырнадцать? Благодарю создателя, я не хуже любого школяра из Итона умею считать до шести.
– Но, сэр, я дрался под знаменами Колиньи! Я хорошо знаю, что если два сложить с четырьмя да прибавить к полученной сумме единицу и еще прибавить один и двенадцать, то получится как раз...
Пожилой пират, которому в свое время отважные моряки флота ее величества в многодневном кровопролитном бою отрубили верхнюю половину головы, захохотал.
– Сэр!
– вскричал Вальтер Рали, завоеватель, авантюрист, поэт и историк.
– Если люди, в одни и те же минуты наблюдавшие за одним и тем же событием, могут столь решительно разойтись в рассказе о нем, то чего же стоит рассказ историка о событиях, происшедших за тысячелетие до него?!
С этими словами почтенный историк схватил рукопись второго тома "Всемирной истории", в котором осталась лишь недописанная строка, и со стоном бросил ее в камин.
За время, прошедшее между только что приведенным эпизодом и рассказом "Подпоручик Киже", подобные явления повторялись неоднократно.
В связи с этим не следует удивляться тому, что герои рассказа Тынянова ведут такой разговор:
"- Дяденька, а кто у нас императором?
– Павел Петрович, дура, - ответил испуганно старик.
– А ты его видал?
– Видел, - буркнул старик, - и ты увидишь...
Прошло минут десять.
– А ты пошто спрашиваешь?
– вдруг спросил старик молодого.
– А я не знаю, - охотно ответил молодой, - говорят, говорят: император, а кто такой - неизвестно.
– Дура, - сказал старик и покосился по сторонам, - молчи, дура деревенская.
Прошло еще десять минут...
– Он есть, - сказал вдруг старик на ухо молодому,- только он подмененный".
Перед этим рассказано о деревянной кобыле, на которой секут не имеющего фигуры разжалованного подпоручика, о приказе, в котором перепуганный писарь написал по ошибке вместо "Подпоручики же..." "Подпоручик Киже", а живого поручика записал в мертвые, о двух солдатах, ведущих в Сибирь пустое пространство, которое в бумаге именуется "арестант секретный и фигуры не имеет". Он есть - император, есть кобыла, отполированная другими подпоручиками, и есть приказ. Вещи и события реальны. Но реальны они одинаково: человек и описка. Описка может стать человеком, человек - опиской. Более того, описка оказывается реальнее человека, и в конце концов его судьба определяется опиской.
Тынянов смещает привычные соотношения вещей и возвращает их к соотношениям того времени, когда они существовали. Мы воспринимаем эти соотношения как смещенные, потому что прошло полтора столетия о тех пор, как они были нормой. Эти соотношения в каждую эпоху оказываются своими. Тынянов берет из истории не только факт, но и отношение к нему. Факт вынимается из истории, как пересаживаемое дерево - с землей, в которой оно росло. Достоверность написанного связана с тем, что писатель передает естественное отношение к факту его современников. Поэтому одно и то же или сходное событие в разные эпохи выглядит по-разному. Действие "Подпоручика Киже" совершается в павловскую эпоху, и приказ приобретает значение решающее. В борьбе с человеком приказ оказывается победителем.
В "Кюхле", через двадцать пять лет после смерти Павла, также происходит столкновение человека с официальной бумагой, и официальная бумага терпит поражение. К санкт-петербургскому полицеймейстеру приводят молодого человека, по приметам, перечисленным в официальном документе, похожего на бежавшего Кюхельбекера. Молодой человек говорит, что он не Кюхельбекер, ему не верят и для опознания вызывают другого человека. Другой человек не признает в пойманном Кюхельбекера. Мнимого Кюхельбекера отпускают. Выясняется, что произошла ошибка. Через двадцать пять лет после смерти Павла ошибка приобретает право на существование, она признается. Допускается, что человек и официальная бумага могут разойтись. Преимущественное право на решение, что истинно, а что ложно, остается за человеком.
Ничего подобного не могло быть в павловское время, и поэтому ничего подобного нет в рассказе об этом времени. В павловское время столкновение человека с официальной бумагой всегда кончалось триумфом официальной бумаги.
Тынянов обстоятельно и подробно рассказывает о том, как прожил жизнь несуществующий человек, превратившийся в человека из писарской ошибки, и о том, как погиб живой человек, которого ошибка превратила в несуществующего.
Мотивы, которые потом станут главными в творчестве Тынянова, зародились в это время и в этом рассказе.