Ювелир. Тень Серафима
Шрифт:
– Ты хороший слуга, Кристофер, но не бери на себя больше, - тяжело выдохнул правитель. Хотелось пить, но вода показалась бы горька. Отчаянно хотелось, чтобы кто-то напоил его сладостью, но в горле было слишком горько, чтобы перебить чем-то этот привязчивый тошнотворный привкус.
– Сделаешь так еще раз, и мне придется жестоко наказать тебя.
– Как пожелаете, мой зимний лорд, - премьер медленно выпрямился, улыбаясь вызывающе дерзко. Глаза его потемнели и, подернувшись поволокой, сделались еще более выразительными. Глаза, полные неба позднего спелого августа.
– Но неужели вы запрещаете мне помочь? Кто же согреет вас в вашем бесконечном одиночестве, если меня
Лорд Эдвард неожиданно вздрогнул, и на лице его отразились чувства, которые было сложно определить.
– Даже ты не сумеешь сделать этого… - глухо произнес правитель, отвернувшись, - самонадеянный, самовлюбленный глупец… Оставь меня.
– Вы уверены, милорд?
– Кристофер вновь опустился на колени, склонив голову, словно священнослужитель, молящийся о душе умирающего. В лице его было что-то темное, что-то маняще-тревожное. С каждым словом голос молодого мага становился всё слаще, всё сахарнее, всё приторнее. Слова зрели, набухали, словно сочные плоды молодой яблони. Запретные плоды.
– Я умоляю вас позволить мне быть полезным. То, что вы совершили сейчас, не под силу человеку. Это войдет в легенды. Но единовременные манипуляции с таким количеством сильнейших драгоценных камней наверняка серьезно утомили вас. В ближайшее время вам следует воздержаться от обращения к минералам… Учитывая же текущую обстановку, вам может грозить смертельная опасность. Смею ли я оставить вас одного?
Премьер тактично умолчал о том, что лорд Эдвард, по всей вероятности, исчерпал свой кажущийся безграничным ментальный лимит и остро нуждается в реабилитации. Кажется, им обоим это было ясно и так.
– Уходи, Кристофер… - с видимым трудом хрипло проговорил лорд.
– Займись дипломатией - пусть послы городов Бреонии по всем правилам зафиксируют этот вопиющий акт агрессии. Пусть признают, что политика Аманиты угрожает миру, который мы лелеяли столько долгих лет. Позаботься о коллективном объявлении войны, о создании официальной коалиции. Не стоит затягивать - это должно быть сделано сегодня же, немедленно, пока свежи впечатления… на высокой волне всеобщей паники. Не беспокойся, в своем дворце я… я в абсолютной… безопасности…
Правитель осекся, наткнувшись на пронизывающий, прозрачно-льдистый взгляд приближенного, зачарованный застывшей в нем роковой неизбежностью. Жестокая синяя стынь. Взглядом этим, как бабочка тонкой иглой, он был пронзен насквозь, без жалости пригвозжен к распятью кровати.
– Невозможно, - не своим голосом, едва слышно прошептал лорд, разглядев наконец неотвратимо приближавшуюся судьбу. О, поступь её была тяжела.
Слишком поздно.
– Мне жаль, - позабыв о дыхании, отрывисто, но твердо произнес Кристофер.
– Я приношу вам свои искренние извинения, милорд, но истории крови должны быть рассказаны… рассказаны непременно.
С этими словами он приблизил свое лицо к лицу правителя и, не давая тому отстраниться, силой удержал на ложе. Тонкие бледные губы, словно выточенные из мрамора, единственно чтобы повелевать, не нашли в себе сил противиться. Сияющий черный оникс и бледное серебро волос слились, сплелись, как шелковые нити в нетканом полотне судьбы. Это был самый сладостный, самый нежный поцелуй - поцелуй предательства. И он был принят. С некой обреченной, оглушенной покорностью беззащитное горло было подставлено под бритву этого поцелуя, когда легчайшее касание наносит страшную, смертельную рану.
Лорд Эдвард едва успел различить легкий аромат и горьковатый привкус миндаля, как голова его слишком неестественно завалилась набок, глаза закатились, а изо рта лениво, невозможно устало поползла тонкая,
Аристократ присмотрелся. Нечасто доводилось ему видеть кровь, но за последнее время премьер всё же хорошо уяснил кое-что. Кровь бывала либо темной, вытекающей вяло - венозная, либо яркой, лаково блестящей, бьющей страшным неостановимым ключом - артериальная. Эта же… странный цвет. Где-то на самой границе сознания мелькнула дикая, совсем неуместная сейчас информация, что кровь нелюдей, вроде бы, отличается по виду от человеческой.
Ну да это уже неважно.
Кристофер поднялся на ноги, с трудом распрямил плечи, словно сбрасывая груз многих лет. Наблюдая за судорогами, сковавшими тело его господина, с болезненной тщательностью вытер губы влажным платком, насквозь пропитанным нужным составом. Хотя противоядие было принято им заранее и сводило все возможные последствия к нулю, осторожность никогда не помешает.
Веки лорда остались открыты, и были видны происходящие странные процессы: словно из треснувшего сосуда, черная краска медленно вытекала из радужек и заполняла всё пространство глазных яблок. Смотреть на это было жутко, но интересно. Наконец глаза заклинателя полностью заполнила чернота, и они сделались похожи на две бездны, два туннеля, ведущих в бескрайний, безграничный, запредельный космос.
Судороги прекратились. Лицо стало совершенно спокойным, и только из носа по скуластой щеке скатилось еще несколько алых, чуть золотистых капель.
– Кажется, у вас пошла кровь, милорд?
– глухо спросил Кристофер у мертвеца, не отрывая взгляда от застывшего, превратившегося в восковую маску лика правителя. Даже сейчас человек не утратил своей притягательности: кажется, черты стали даже еще более строгими, еще более безупречными. Ах, если бы только кто-то мог унаследовать эту редкую, эту характерную красоту! Уничтожать её - вот что было подлинным, пожалуй, единственным преступлением среди всех его деяний. Мир тускнеет без подобных ярких красок. Но, увы, Эдмунд, единственный оставшийся сын, был более чем ничем не примечательным человеком. И здесь ничего нельзя поделать.
– Не сами ли вы говорили, что нет ничего невозможного? Как и всегда, вы оказались чертовски правы.
Лорд Ледума, разумеется, не ответил. Он казался совершенно безжизненным, а в цвете лица появился синевато-белый оттенок цинка, будто кожа покрылась инеем. Однако отравитель всё же извлек из нагрудного кармана крохотный флакончик из непрозрачного синего стекла. Дрожащими руками вытянув граненую пробку, быстро влил содержимое в бескровные губы.
Так оно будет надежнее.
– Я был бы счастлив всегда играть вторую скрипку в нашем дуэте… - почти неслышно бормотал аристократ, уже непонятно для кого, - вторую роль в нашей пьесе для двоих, но, увы, вы оказались жестоки. Вы категорически предпочитаете соло.
Протекло еще несколько томительных, почти невыносимых минут. Наконец осмелившись, Кристофер приложил пальцы к шее, пытаясь прощупать биение пульса в артериях, но голос крови молчал. Приложив ухо к груди, маг долго, терпеливо ждал активности сердца, но ни одного, даже самого слабого удара не последовало. Заботливо утерев пену с губ, премьер отметил, что кожа правителя сделалась холодна, как лед. Вне всяких сомнений, лорд Эдвард был мертв.
Однако по какой-то неведомой, иррациональной причине Кристофер всё отказывался верить в развязку. Авторитет правителя был слишком велик, чтобы даже смерть могла подорвать, да хотя бы поколебать его. Страх заставлял молодого мага перепроверять вновь и вновь, мучительно боясь ошибиться, страшась услышать дыхание, которого не было.