Ювелир. Тень Серафима
Шрифт:
Но каждый искатель знаний довольно скоро обнаруживал определенные закономерности в практике и пользовался ими, подводя теоретическую базу или нет. Тело человека пронизывали энергетические каналы, которые находили выход в кончиках пальцев рук. По этой причине наиболее рационально для мага было надевать кольца: минералы, имеющие прямой контакт с пальцами, использовались легче и действеннее всего. Почти столь же эффективны были браслеты на запястьях и предплечьях. Следующими наиболее активными зонами являлись макушка головы и центр груди - средоточие ментальной и сердечной энергий. Именно по этой причине большой популярностью среди магов пользовались разнообразные диадемы и медальоны. Как видно, уши в перечисленные удобные зоны не входили, а потому манипулировать камнями в них было довольно затруднительно. В прежние
Всё это говорило о том, что Луцилла имеет весьма скромный опыт в теории и практике магии, раз не пришла до сих пор к таким основополагающим выводам. В то же время, женщина не испытывала дискомфорта в управлении столь неудачно расположенными камнями, а значит, природная сила её была велика.
Внешности чародейки не доставало контрастов, наличие которых считалось обязательных признаком аристократической красоты. Хотя женщина и имела благородное происхождение, лицо её было слишком невыразительным для столь высокого статуса, к тому же, лишенным должного ухода, который мог бы смягчить недостатки. Луцилла была внучатой племянницей лорда Доминика, и о чистоте её крови говорил глубокий черный цвет волос. Но, к сожалению, пронзительные ведьминские глаза также оказались черными, и сам тон кожи был несколько темнее, чем полагалось. Тяжелые линии нижней челюсти и чересчур массивный подбородок окончательно хоронили девичьи мечты о красоте и хрупкости. Единственным элементом ритуального раскраса была густо-алая вертикальная полоса, пересекавшая лоб - смелый символ отступничества. Мятеж был ей к лицу.
По правде сказать, лорд еще не определился, как поступить с лидером повстанцев, намереваясь принять решение на месте, в зависимости от обстоятельств. Несмотря на внешнюю простоту, Луцилла показалась ему особенной. Коротко остриженные волосы её были растрепаны и, по-видимому, никогда не знали укладки. Женщина была похожа на галчонка - маленького, взъерошенного, но чертовски упрямого. Перед лицом человека, от воли которого зависела её жизнь, ей удалось сохранить спокойное достоинство, лишенное страха или высокомерия. Один-единственный взгляд бросила она на правителя, но его было достаточно для лорда Эдварда, чтобы прочесть, что в этих глазах нет ненависти. То, что он увидел в них, вполне подходило для будущей правительницы - ум и готовность подчиниться могуществу Ледума. Похоже, Луцилла с самого начала предполагала такое развитие событий, но для достижения своих целей оказалась готова пойти на риск и неминуемо высокие жертвы. Правитель Ледума высоко ценил таких вассалов - способных, самостоятельных и, что немаловажно, знающих своё место. Ламиуму всё равно требовался новый лорд-защитник, и лучшей кандидатуры, по-видимому, не найти. Луцилла молода, хорошо осведомлена о положении дел в городе и к тому же находится в кровном родстве с погибшим Домиником.
– Ледум официально выражает свои соболезнования в связи с несчастьем, обрушившимся на Ламиум, - торжественно провозгласил правитель.
– Роковое стечение обстоятельств привело сегодня к гибели многих невинных. К счастью, нам удалось вмешаться прежде, чем город оказался окончательно разрушен, а люди истреблены безжалостными обитателями Пустошей. Чтобы обеспечить безопасность жителей, маги Ледума быстро восстановят магическую защиту и выставят более совершенные и надежные коды. В целом, Ламиум может рассчитывать на всяческую поддержку с нашей стороны, миледи.
Услышав последние слова, Луцилла поднялась на ноги и кивнула, выражая понимание возложенной на неё задачи и готовность не мешкая приступить к действию.
Впереди правительницу ждала долгая и тяжелая работа по переустройству города и взятию кардинально нового политического курса. Как капитан корабля, попавшего в бурю, Луцилла должна была удержать рвущийся штурвал, принуждая судно совершить резкий разворот и двигаться в практически обратном
Рука её была достаточно тверда для этого.
***
Едва вернувшись во дворец в Ледуме, лорд Эдвард почувствовал присутствие чужака. Минувшая длинная ночь утомила правителя, и он хотел бы немного восстановить силы. Однако наличие постороннего в его Северной спальне, предназначенной специально и исключительно для сна, сильно осложняло воплощение этих планов в жизнь.
– Ничего не меняется в Ледуме, - чуть укоризненно раздалось в спальне, едва маг переступил порог.
– Те же дожди, те же сырые холодные ветры… И ты всё так же гнусно развлекаешься, Эдвард.
Голос звучал словно бы отовсюду, и истинный источник его сложно было определить. Он накрывал с головою, как большая волна накрывает пловца - и тянет на дно обмякшее тело.
– Никто не говорил тебе, что твои забавы, мягко говоря, бесчеловечны?
– Голос с легкостью мог принадлежать ребенку, но в то же время слова и манера речи были чересчур серьезны даже для взрослого.
– Или правитель Ледума перестал относить себя к смертным? Люди, люди… Достаточно какой-то пары-тройки сотен лет жизни, как вас уже поражает гордыня… впрочем, в твоем случае, она поразила плод еще в утробе матери. Однако твой азарт завораживает меня, как движения умелого факира завораживают кобру. С какой легкостью лорд покидает город, почти на десять часов оставив его без защиты! Дерзкий план, но вполне в твоем духе. Это совершенно безрассудно - и бесподобно.
– Какого черта тебе нужно?
Правитель плотно закрыл за собой дверь, с растущим раздражением оглядывая комнату. Интерьер спальни, как и всего Северного крыла его дворца, был решен с использованием разнообразных оттенков белого цвета и небольшими вкраплениями голубого и серого. Более изысканного сочетания цветов, подчеркивающего благородство, утонченность и высокое положение владельца, просто не существовало. Идеально-белое пространство играло и переливалось самыми различными нюансами: от оттенка натурального хлопка и снега до цвета слоновой кости и сливок. Редкие цветные детали резко выделялись на общем нейтральном фоне, и особенное значение приобретала игра света, в зависимости от которого интерьер становился теплым или холодным.
Комната казалась пустой. Не сразу лорд Эдвард перевел взгляд на расположенное в уютном углублении алькова ложе. От посторонних глаз его укрывала специальная ширма, сотканная словно бы из тонкого ломкого льда.
За ширмой смеялись. Смех был похож на прозрачный звон колокольцев, плывущий в раскаленном полуденном небе.
– Выражаться так надменно и грубо способен только истинный аристократ, - неторопливо отозвался неизвестный, перекатывая слова на языке, словно они были сварены из карамели, - тягучей, густой и приторно сладкой.
– Но не лучше ли тщательнее подбирать обороты, дабы не оказаться понятым неверно? Не расстраивай меня понапрасну, Эдвард. Разве это рассчитывал я услышать, не видя тебя почти двадцать лет? Или ты и в самом деле не рад визиту?
– Думаю, мы оба знаем ответ на этот вопрос, - маг несколько сбавил тон, угадав в последних словах гостя укор, мягкий, как прикосновение кошачьей лапки. Обманчиво мягкий.
– Что касается моего отсутствия, я счел вероятность нападения извне или каких-то опасных событий внутри города, ничтожно малой чтобы принимать её в расчет… Так зачем ты здесь?
– Ответ на этот вопрос также известен нам обоим, - остро парировал пришелец, продолжая улыбаться - так ласково, так сладко, как если только что перерезал кому-то горло. И получил от этого удовольствие.
– Я сам иногда пугаюсь нашему с тобой всезнанию, Эдвард. Не следует ли иногда забыть о нем, оставить себе возможность для удивления? Сладостное чувство, когда всё бывает впервые… Но нет - ты слишком прямолинеен, чтобы притворяться, не так ли? И слишком азартен в игре. Скажи мне, мой проницательный лорд, как высоко оценил бы Доминик степень вероятности умереть этой ночью? Думаю, так же, как и ты, - ничтожно малой. Тем не менее, он мертв, а город его едва не был уничтожен. Почему так происходит? Потому что зачастую данных для анализа и, главное, правильных выводов не хватает. Что-то остается сокрытым даже от самого пристального взгляда, и даже мудрейшие не в состоянии предвосхитить всё. Мы ошибаемся, Эдвард. Возможно, в этом и заключается глупая прелесть жизни.