Ювенилия Дюбуа
Шрифт:
Сидящая рядом одноклассница тихо смеялась с покрасневшим лицом. А я продолжал смотреть, не думая вообще ни о чём. К своему стыду, почувствовалось пьянящее дуновение.
Вовремя спохватившись, я быстро вспомнил о своей маске. Чёрт! Ещё бы немного и могли появиться разговоры о моей странности. Я быстро начал смеяться, полностью имитируя непринуждённую манеру. Раскачивая головой, взгляд плавно отвёлся. Теперь нужно было поморщиться на манер: «Фу, гадость». Последним штрихом в спектакле стал едкий комментарий соседу по парте. Тот с любопытством начал высматривать,
Второй неприятный случай произошел во дворе, на короткой прогулке, когда А. нашел у забора мёртвого пса. Он собрал всех пацанов. Снова расстегнул ширинку, начав мочиться на труп животного, при этом радости его не было предела.
Коллективная боязнь показаться «занудой» заставила нас смеяться этой отвратительной выходке. Я говорю за остальных ребят, потому как знаю, что они из себя представляют. Несмотря на буйность некоторых персон, даже для них «помочиться на труп» выглядело как минимум неправильным, но мы выдавливали из себя эти дерзкие насмешки. Маленькие сектанты.
Внутри зародилось чувство, словно это я занимался надругательством. Осквернение могилы бродячего существа — дело нехитрое. Акт торжества наглости и глупости.
Помимо классического набора мыслей «адекватного человека» у меня возникает ощущение, которое в подростковом возрасте воплотится в слово «экзистенциональный кризис», но пока этого слова нет — пустота не показывается на глаза, оставаясь падающей тенью моей нежной души.
Эротический контекст органа для детородства основывается на ассоциациях. После случившегося в классе я задался вопросом, желая понять причины моего организма отреагировать на чужое естество таким образом.
Я знал, дело не в моей возможной (как и у всех людей на планете) предрасположенности к полигамному отношению к плоти. По крайней мере, в контексте возраста и воспитания — это казалось невозможным.
На то время люди, так или иначе, выказывали отвращение к неестественным отношениям. Из всех дворов пестрили только парочки, страстно обжимающиеся, лобзающие друг друга без стыда и совести.
Родители — как ещё одна модель правильного поведения. Истории в книжках: принц влюбился в принцессу и наоборот. Сериалы по телевизору. Фильмы. Вся окружающая культура стала неосознанным примером для подражания, подавляя на корню гипотетическую возможность выбора.
Я не хочу сказать, что нестандартную любовь нужно рекламировать, тыкая её людям в лицо, как пример возможных отношений, но я за справедливую нейтральность.
Женский голос окликает меня. С опозданием в сорок минут иду с провинившейся мамой, которая попросту забыла про своё чадо. Радует только её смех, дарящий хорошее настроение. На мочевой пузырь оказывается большое давление, но я героически держусь, соглашаясь зайти в магазин по пути.
За тарелкой с борщом пытаюсь вернуться к беспокоящему вопросу. Сама мысль, что я могу испытывать священное желание к себе подобному — пугает. Я знаю, похожий вопрос я рассматривал на примере Д., но в случае с ним, у меня изначально были чувства
Решено было повторить эксперимент, чтобы убедиться в собственной «чистоте». В отличие от первого раза, тут и не нужно было ничего выдумывать. Картинка прочно отпечаталась в памяти, и даже имела функцию зацикленного повтора.
Назначив проведение опыта на завтра, я с головой отправился в мир единиц и нулей.
К собственному спокойствию, ничего не вышло. Как только я начал эксперимент, стало ясно — баста. Механизм иного стыда ворвался в голову, обрубив мой героизм и гипотетически возможное желание. Перед глазами стеной встало грубое тело, эдакий прямоугольник, пахнущий потом.
Но как только физическое действо исключалось, оставляя одно воспоминание — постыдное возбуждение именно от самой сцены возвращалось, оставляя меня в полном недоумении. Стимуляция одним лишь только образом, которое тело принимало и отвергало одновременно. Никак иначе — тайна.
Когда ты юн — информации вокруг много, но она удачно проходит мимо за неумением её распознавать. Соответственно, блоки познания остаются в поле неведения, субъект не подозревает об их существовании, а значит, пребывает в тесном мирке, который доступен на данный момент.
Мне не повезло в том контексте, что я слишком много хотел знать о вещах, о которых люди обычно молчат. Все таинства по итогу окажутся не сокровищем, а упрутся в психологию, повязанную на особенностях вида.
Сейчас я чувствую себя особенным мальчиком. Пока у меня нет знаний — есть только собственная фантазия и попытка подчинить весь мир внутренним границам. Некое подобие причастности к высшему я почувствовал, когда маму начали мучить приступы от образовавшихся камней в почках. Тогда я впервые заговорил с Богом.
Вот у неё очередная агония. Мама испытывает сильнейшую боль. Она ползает на карачках посредине зала, а в уголке я — играю в гонки на снегоходах.
Маме очень плохо. Она стонет, каждый раз отказываясь от скорой помощи. Пройдёт — так пройдёт. Ничего не поделаешь, остаётся жалеть любимого человека в уме, не в силах как-то помочь ему.
В своих мыслях обращаюсь к Богу. Я прошу его устремить внимание на меня, постараться услышать и понять каждое слово, вырывающееся из электрических импульсов в замкнутом головном жиру.
Моё обращение складывается во вполне простую мысль: «Бог, пожалуйста, я не прошу тебя помочь моей маме просто так. Я хочу предложить тебе сделку. Давай, если я выиграю подряд три гонки на снегоходах, то ты поможешь этой святой женщине. Она не заслуживает страданий». И после усердных «произношений», я вступаю в пиксельную битву за своего родителя.
В такие ответственные моменты органы чувств особенно обостряются. Я собираю имеющиеся умения и навыки в один большой луч, способный нанести увесистый удар. Ради мамы я выигрывал на самых сложных трассах и выкручивался из самых сложных ситуаций. Никаких рестартов.