Южная кровь

Колычев Владимир

– Помнишь, как Семен топором на тебя замахивался? – спросил Родион.

– Какой Семен? – Стенькин попытался сфокусировать на полицейском взгляд. Он и хотел вспомнить Гуляева, но не мог.

– А Майю помнишь?

– Майю? – нахмурился Слава.

– А себя помнишь?

Выглядел Стенькин так, как будто его по кустам всю ночь таскали, причем пиная при этом. В кровь не избивали, ни синяков на лице, ни ссадин, если не считать небольшую царапину под ухом. Но и лицо у него перепачканное, и одежда. Форма на нем – белая рубашка без погон, синие брюки с красным кантом,

и мятая форма, и грязная, как будто Славу в пыль втаптывали. Может, в траве где-то валялся, на пыльной земле.

– Откуда у тебя форма?

– Какая форма? – не понял Слава.

– Полицейская. – Голос у Леры звучал куда мягче и нежней, чем у Родиона.

– Полицейская? – удивился Слава.

Казалось, он хотел глянуть на свои руки и ноги, но не мог оторвать взгляд от Леры. Сейчас он смотрел на нее осмысленно.

Родион качнул головой. А ведь форма на нем не полицейская. Брюки синего цвета, кант красного – форма явно сотрудников Следственного комитета. Именно эту структуру и представлял Варшавин. Тридцать два года ему, а он уже полковник юстиции. Что вовсе не удивительно. Давно уже замечено, чем выше сановник, чем ближе он к власти, тем талантливее у него дети. А отец у Глеба Варшавина персона высочайшего ранга, у него и власть и деньги. Очень большие деньги.

– Откуда у тебя форма? – повторил вопрос Родион.

– Я не знаю.

– Не помнишь?

– Нет.

– А с какого момента помнишь?.. Как в больницу привезли, помнишь?

– Да, – кивнул Слава.

Парень он рослый, крепкий, но и Варшавин такой же комплекции. Только вот нравом Слава покруче, драка для него милое дело, а Варшавин подобных инцидентов старается избегать. И каштаны из огня для него таскают другие. Но в то же время слабохарактерным Варшавина не назовешь, упертости его можно позавидовать.

– Еще что помнишь?

– Помню, как под кустом валялся, – пожал плечами Стенькин.

– Ночью, днем?

– И ночью было… И днем… Ночью вырубило, а днем очнулся, под кустом…

– Когда днем? Где?

– Не знаю когда. И куда идти, не знаю. Сижу, понять ничего не могу, кто я такой, что здесь делаю.

– Где китель?

– Китель?.. А-а, китель!.. Что такое китель, знаю, а кто я сам такой…

– Стенькин Вячеслав Павлович из станицы Пшеничной.

– А вы сами кто будете?

– Участковый, майор Фомин.

– У майора одна звезда, да? – Стенькин ткнул себя пальцем в плечо, туда, где должен находиться погон.

– Одна.

– А у меня три было, – сказал Слава, с надеждой глянув на Леру. Вдруг она признает в нем полковника, вдруг восхитится им. Но Лера уже занималась своими делами, предоставив парня Родиону. Только посматривала за Славой иногда – как за своим пациентом.

– Ты не полковник, – разочаровал Славу Фомин.

Форму полковника Следственного комитета Стенькин мог раздобыть в этих местах у одного только человека – Варшавина. Возможно, украл у него или одолжил.

– Да я тоже думаю…

– Кто такой Варшавин, ты знаешь? – спросил Родион.

Лера кивнула, глянув на него. Ну, конечно, если полковник, то Варшавин, как она сразу не догадалась?..

А о том, что Варшавин снова раскинул сети, она уже знала, Родион ей говорил.

Якорь яхты Варшавин бросил неподалеку от хутора у железнодорожного моста. На хуторе всего три дома, зато причал длинный и, главное, у берега глубоко, именно то, что нужно. Варшавин еще место под стоянку искал, а Родион уже знал о его появлении. И под наблюдение взял.

Варшавин не спешил наводить мосты к Лере. Бросил якорь, снял дом на хуторе, из Москвы ему пригнали машину, вчера его видели в станице, вроде как с Майей разговаривал, заигрывал с ней. Может, на нее глаз положил, но, скорее всего, это какой-то хитрый ход с его стороны. И у мужчин в ходу такой прием, и у женщин – заигрывать с одним, чтобы заинтриговать другого.

– Не знаю.

– А Майя Туманова кто?

Лера задержала взгляд на Родионе. Майя бегала за Фоминым как влюбленная дура, и, конечно же, Варшавин знал об этом. И Леру просветил, без всякого зазрения совести, приврав об ответных чувствах со стороны Родиона. Лера ему не поверила – и правильно сделала, но осадок в душе остался.

– Не помню, – пожал плечами Стенькин.

– Сейчас она Гуляева. Замуж за Семена Гуляева вышла, знаешь такого?

– Да нет.

– А то, что ты в Майю влюблен, помнишь? Она уже замужем была, а ты к ней все клеился. Игнат с топором на тебя бросался? Помнишь?

– Семен? Гуляев? – задумчиво сказал Стенькин.

– Вспомнил?

– Нет… Плохо мне что-то, голова кружится.

Слава заваливался набок медленно, Лера успела подложить ему под голову подушку.

– Где ты под кустом очнулся?

– На повороте, – пробормотал Слава, закрывая глаза.

– На каком повороте?

– А два дома там, один из красного кирпича, другой из белого. И поля, поля…

Родион кивнул, озадаченно глядя на Стенькина. От райцентра в сторону железнодорожного моста тянулась хорошая, асфальтированная дорога. В Пшеничную с нее сворачивали две дороги, одна гладкая, асфальтная, пересекающая центр станицы, другая грунтовая, в колдобинах. Грунтовая дорога проходила рядом с домом Тумановых и вдоль реки тянулась до самой станицы. На перекрестке шоссе и этой грунтовки стояли два дома, один из белого кирпича, другой из красного. А с шоссе, проехав еще пять-шесть километров, можно было свернуть и на хутор у железнодорожного моста. Возможно, там на хуторе Стенькина и стукнули. Родион даже догадывался, кто мог это сделать.

Лера нервничала. Стенькин терял сознание, возможно, это признак предсмертного состояния, а помочь она ему не могла. Рану обработать, снимок рентгеновский сделать, капельницу поставить, таблетку дать, это пожалуйста, но мало. Возможно, Стенькина могла спасти только срочная операция. А в районной больнице нейрохирурга нет, больного нужно везти в область. А может, и в Москву.

– Я знаю, что делать, – в раздумье проговорил Родион.

А ведь он мог организовать Стенькину вертолет до самой Москвы и даже консилиум лучших нейрохирургов собрать. Скорее всего, овчинка не стоила выделки, но тем не менее он отправился в путь.