Южная сторона
Шрифт:
–Что? Нет, не надо, спасибо. Вы и так сегодня…
–Никаких «не надо» – командным голосом выпалила Элая, – мы доставим тебя домой в целости и сохранности.
У меня не осталось иного выбора, кроме как согласиться. Я попрощался со всеми, и мы поехали ко мне. Дорога заняла не больше пяти минут, ведь мы жили совсем рядом. По пути Трэн спросил у меня, не возникает ли проблем с Таем. Я понял, что он имеет в виду, и ответил, что рассказал ему про секреты, про доверие и обратную сторону честности. Он был немного в шоке от моего ответа, ведь, по его словам, откуда ребёнок может задаваться такими вопросами и рассуждать на подобные темы в девять лет? Невероятно.
Света в окнах я не увидел, а значит, дома никого. Я открыл дверь и направился к себе. Полученный у Тая подарок я на всякий случай спрятал в стол, закопал в нижнем ящике между учебниками и тетрадями. На завтра нужно сделать много домашки, поэтому я приступил немедленно. Пока решал примеры по математике, из головы не выходила картина уютной и светлой атмосферы, в которую я попал на несколько часов, словно на маленький остров. Не было сказано ничего из того, что могло бы поставить меня в неудобное положение: ни про внешность, ни про дом и семью. Они не спрашивали, хоть я и уверен, им было интересно. Они не игнорировали меня, не напоминали про то, что я чужой в их семейном кругу. Пожалели? Да если и так, мне всё равно, пусть. Но мне тут же захотелось доказать им, что меня не нужно жалеть, что я имею всё, чего только можно пожелать. И речь сейчас не о родителях, а о крепких отношениях, коих у меня было предостаточно. Хоть временами я и чувствовал себя тоскливо, я прекрасно понимал, что обладаю бесценными вещами, и они куда важнее всего материального. А мама с папой – про них я обязательно всё узнаю.
Спустя часа два в замочную скважину вставили ключ, и дверь отворилась. Родители вошли молча и быстро направились к себе в спальню. У меня плохое предчувствие, поэтому я занял свой обычный пост во тьме около лестницы. Телевизор не работал, на улице стояла тишина, и я мог разобрать слова, доносившиеся из спальни.
–Да что с тобой? – зазвучал мамин надрывистый голос.
–Почему ни одного визита не обходится без расспросов «а где Хидэте?», «а почему вы пришли без него?». Пришли и пришли, им-то какая разница, а? Дома оставили, нечего ему по гостям шарахаться.
–Давай возьмём его всё же куда-нибудь? – умоляющим голосом просила мама.
Странно от неё такое слышать. Она всегда была само спокойствие. Видимо, случилось что-то серьёзное.
–Нет. Ты что, забыла, что я тебе говорил? Решила отказаться от меня?
Что… Что он сказал? Это уже никакие не игры. Всё серьёзней, чем я мог предположить. Надо быть максимально осторожным. Я смогу сделать вид, что меня сейчас нет дома, выйти через окно второго этажа (привычная операция, там всё давно отработано) и зайти через дверь, громко, так, чтобы они услышали и перестали ссориться. Но как же интересно, я хочу знать. Надо дослушать.
–Да что ты такое говоришь. Я никогда тебя не брошу, – умоляющим тоном произнесла мама.
–Никогда не говори никогда – сердито выцедил отец.
Мама ничего не ответила. У меня сердце ушло в пятки, когда дверь их спальни открылась. Из неё выбежала мама прямиком на улицу, не уверен, но мне показалось, что она плакала. Я же рванул в комнату, оделся, открыл окно и полез наружу, на задний двор. Там росла пара деревьев, стояли старые качели, и больше ничего. Я аккуратно перегнулся через окно, ногами встал на небольшую трещину между бетонными блоками, и, как паук, спустился по ним на землю. Это не заняло
Деревья росли около высокого забора, который ограждал нас от соседей. Мама подошла к дереву, обняла его за ствол и заплакала. Она ревела навзрыд, стараясь не издавать громких звуков. При этом она подняла глаза и проверила, не горит ли свет в моём окне. Когда его не обнаружилось, она осела в большой сугроб. Снег на заднем дворе не разгребали около двух недель. Только сейчас я заметил, как она одета: лёгкая кофта, юбка, и всё. И в этом она по колено сидела в снегу, в обжигающем своим холодом снегу. Что-то мне подсказывает, тогда даже этот снег казался ей теплее, чем поведение отца. Она просидела так несколько минут, на коленях, обхватывая тоненький ствол дерева, рыдая, уткнулась лбом в ледяную кору растения. Всё. Хватит.
Я не торопясь выпрямился и подошёл к маме. Услышав шаги, она сказала сквозь слёзы, не поднимая головы:
–Уйди, оставь меня одну…
–Мам, это я, – я сказал это так мягко, как только мог.
На секунду она перестала плакать, дрожать, дышать, и посмотрела на меня круглыми большими глазами.
–Вставай, ты же так замёрзнешь и заболеешь, пойдём домой – продолжил я.
Но вставать она не собиралась. Тогда я снял свою куртку и накинул ей на плечи. Она пыталась сопротивляться, но руки совсем не слушались из-за холода.
–Что ты тут делаешь? Почему не дома? – спросила она.
–Я услышал, как вы пришли, и решил, что лучше мне пойти погулять. Но тут неожиданно оказалась ты, поэтому я остался… здесь…
Я не знал, что ей сказать.
–Ты слышал? – шёпотом спросила она.
–Почему папа сказал, что ты хочешь отказаться от него? – я старался говорить, как можно спокойнее.
–Значит, слышал… – обречённо прошептала она.
–Мам, я знаю, что что-то не так, расскажи мне, пожалуйста. Я же вижу, что ты совсем несчастлива. Что происходит? Я сохраню всё в секрете. Ты сама знаешь, болтать я не стану, только расскажи.
–Хидэте, всё не так просто, как ты думаешь. Я боялась, что однажды я не смогу сдержаться. Не думала, что это произойдёт так скоро. Сынок, я тебе всё-всё расскажу, но позже, когда подрастёшь. Сейчас для тебя это будет слишком сложно.
Вообще ничего не понял. Ладно, раз так не получается, зайдём с другой стороны.
–Мам, почему папа меня ненавидит, а ты – нет?
–Да, это правда, я тебя не ненавижу, но если папа узнает, то он нас с тобой обоих выгонит. Молю, не говори ему ничего…
–Не беспокойся – я перебил её, – ты же знаешь, не скажу.
–Спасибо, Хидэте. Просто знай, я тобой дорожу, ты мой единственный ребёнок…
–Но папой ты дорожишь больше, – снова я перебил.
Она посмотрела на меня глазами, полными отчаяния и боли. Ей приходилось куда сложнее, чем мне, все эти годы. Если я просто ничего не знал, то она всегда притворялась, сдерживала себя. Не могу я на неё злиться. Сейчас она сидит передо мной на коленках в своей тонкой юбке, уверен, её ноги уже покраснели от холода. Она, с растрёпанными волосами, смазавшимся макияжем и слезами на глазах на собственном заднем дворе чувствует себя как в следственном изоляторе.